и вчера — отъезжающая опер группа и труповозка, а потом разговор с участковым, полученные ключи и сидение в пустом доме. Как ни странно здесь он чувствовал себя в безопасности — тут не было газа или чего-то ещё что могло взорваться, после того как рабочие обрезали провода в доме не стало электричества и он просто сидел на кровати, пока совсем не замёрз.

— Я достану тебя и с того света! — так кажется, сказала ему старуха, угрозу которой он тогда не воспринял всерьёз и вот теперь испуганный и жалкий прячется в её холодном пропахшем гарью доме, боясь выйти на улицу. Вдруг зазвенел телефон, не зразу нажав на кнопку, он настороженно ответил:

— Алло! — и из трубки понёсся размеренный уверенный в себе голос Выборского.

— Ну, ты где, Андрей Раскольников?

— В бабкином доме. Почему Раскольников?

— Ну как почему? Убил бабку.

— Я её. Не убивал, — разбив фразу на предложения, ответил мужчина, затравленно завертев головой, словно ожидая увидеть в каждом углу по старухе, злорадно повторяющей вылетевшее слово: Убил! Убил!

— Да шучу я, шучу. Подходи к офису, мы тут с Максимом Сергеевичем, — Максим Сергеевич исполнял обязанности начальника строительства, будучи толи просто доверенным лицом, толи родственником подрядчика. Вышел Шамко не сразу, какое-то время он глядя в окно шарил глазами по округе, но, не увидев ничего подозрительного и понимая, что если зовут, то нужно идти, всё-таки вышел в пронизываемый влажным восточным ветром январский день пятницы тринадцатого.

Он встретил их на выходе из подъезда, в котором на втором этаже в квартире номер пять был офис строительной компании. Высокий, статный в бобровой шапке и распахнутом полушубке Выборский и маленький тщедушный Максим Сергеевич, явно мёрзший в застёгнутом на все пуговицы драповом пальто. В костюмных дорогих брюках, кожаных туфлях и белой прорабской каске на тонкую спортивную шапочку, которую возил с собой для этих целей.

— Здорово Андрюха, — по-барски протягивая широкую плотную ладонь, словно сторублёвую ассигнацию, пробасил Андрей Юрьевич, дыхнув на него запахом только что выпитого алкоголя — за упокой бабкиной души. Максим Сергеевич как-то боязливо протянул ему узкую и вялую ладонь и едва дотронувшись холодными пальцами до его, тут же отдёрнул. — Это ты хорошо придумал, с обогревателем. Сегодня закончу здесь с документами, а ты отдыхай.

— Я её не убивал, — повторил Шамко глядя в лучившиеся позитивом глаза адвоката и тот, словно отмахиваясь от него как от назойливой мухи бросил, прежде чем прошёл мимо по широким ступеням:

— Ну и, слава Богу.

— Может, премию какую-то выпишите? — произнёс Андрей, преграждая дорогу начальнику строительства и тот, удивлённо стрельнув на него помутневшими глазами спросил:

— За что? — за разбитый автомобиль, за то что ведьма вцепилась в меня с того света мёртвой хваткой, едва не выпали молодой человек, сказав вместо этого:

— Ну, я же хорошо выполнил свою работу.

— Но ты же, родной, за неё деньги получаешь, — беззлобно пробасил с дороги адвокат. Казалось, не было на свете силы могущей вывести его из благодушного состояния, в котором он пребывал. — Вот если бы ты её действительно убил.

Максим Сергеевич пошёл к ступеням и стоящий перед ним молодой человек начал пятиться, уступая дорогу и вдруг страшный крик:

— Бойся!! — раздался над его ухом и кто-то ледоколом больно въехал в него, отталкивая под лакированные ботинки начальника строительства. За его спиной раздался страшный грохот, а когда он обернулся, увидел раздавленного паллетом с мешками строительной смеси человека в оранжевой каске из под которой вытекали алыми извивающимися змеями струйки крови. К его удивлению мужчина ещё не был мёртв, но умирал мучительно и неотвратимо, казалось, даже удивительным что был он до сих пор жив. Тело его, лежащее под сорвавшимся с высоты двенадцати этажей, поддоном расплющило, позвоночник был сломан, один глаз вывалившись из глазницы, висел на мышцах. Несчастный силился что-то сказать, но испустил дух, прежде чем успел прошептать хоть слово. Жизнь замерла в его единственном глазе, глядевшим с укоризной на Шамко, кровавая пена ещё пузырилась на его губах, но Андрей понял каким-то звериным чутьём, что спасший его человек мёртв.

— Максим Сергеевич, Вас не задело?! — бросая на Андрея злые взгляды, бросились к заказчику до этого невидимые люди, кто в оранжевых и белых касках, кто в обычных вязаных шапочках, подхватили под руки, увлекая назад в недра дома, из которого тот так не вовремя вышел. Лишь Шамко знал — теперь уже знал это точно — что дело было совсем не в спасшем его человеке, не в стропальщиках, кое-как закрепивших груз, не в крановом и уж тем более не в Максиме Сергеевиче. Всё дело было в нём, в Андрее Шамко, который так не к месту решил проявить своё сострадание.

Весь день он провёл в Горотделе. Десять раз он рассказывал, где стоял и что делал и как оказался вообще по тому злополучному адресу. Вдова погибшего, идя мимо, взглянула на него, испепеляющим взглядом, в котором казалось, не было ни злости, ни ярости, лишь один не высказанный словами вопрос: почему? Почему всё случилось именно так? Что муж мой и отец моих детей мёртв, а ты, тот, кто должен был лежать вместо него, жив? И ей было абсолютно всё равно, что он не был ни в чём виноват — смерть близкого человека перевешивала на невидимых весах жизни сотни, таких как он.

Андрей Юрьевич был рядом. Он кому-то звонил, говоря, казалось совсем о другом, но человек на другом конце телефонной связи всё понимал именно так как хотел Выборский. Словосочетание «преступная халатность» заменили обтекаемыми фразами «роковая случайность», «несчастный случай» — и в смерти бригадира, работавшего с Максимом на всех городских стройках, не оказалось виноватых, а всему виной была именно она — трагическая случайность.

Когда он, наконец, попал домой, уже совсем стемнело. Люди в преддверии Старого Нового года шли по улицам, вынося из магазинов пакеты со снедью и тонко звеневших при столкновении из глубины их бутылками. Традиция отроду, которой было без малого сто лет, прочно укоренилась в головах людей и они, проживая дважды первые две недели каждого года, даже не задумывались о том, какой из дней настоящий? Тот, что они уже прожили, или тот, что идёт за ним?

Карточка была пуста. Новых денег ещё не перечислили, старые кончились во время празднованья Нового года и Рождества, и Андрей едва наскрёб по карманам денег на батон, десяток яиц, пачку сосисок и пол-литровую жёлтую банку с витиеватой косой надписью «Жигулёвское». Положив пакет на стол, не разувшись и не раздевшись,