Нина была его ровесницей. И об этом ей также следовало подумать. Чай не «шишнадцать» уже! Взрослый женатый сын, того и гляди — внуки пойдут. Николай, конечно, тоже не мальчик, но это ведь совсем другое дело. Ежу понятно, что мужчина и женщина в сорок пять — это вовсе не одно и то же. Мужик — он, известное дело, до ста лет жених. А женская привлекательность — товар, как ни крути, скоропортящийся. Ниночка, конечно, молодец в этом смысле: следит за собой, ходит на фитнес, массаж и тому подобное — но… Природу и мужика не обманешь.

Почему бы ей не смириться с этим и не начать воспринимать его таким, какой он есть? Да, у него есть другие женщины. Много женщин! И ему подобное положение вещей очень даже нравится. Николай чувствовал себя этаким царем Соломоном среди прекрасных наложниц и что-либо менять в своей жизни решительно не хотел. Его все вполне устраивало. Еще в юные годы он сумел понять, что основная черта женщин — глупость. Собственно, это был их вторичный половой признак. Тогда же пришло понимание, что этим можно успешно пользоваться.

Когда и как Николай познакомился с Любкой, он уже не помнил. Такой восхитительной дурочки ему еще встречать не доводилось. Даже в пору его молодости, когда девчонки вообще были в основной своей массе более наивные и неискушенные, чем сейчас. Но Люба — это что-то! Собственно, она была наиболее точным воплощением его представлений о женском идеале! Он даже мог бы осчастливить ее, вступив с ней в законный брак, если б не одно существенное «но!».

Проблема заключалась в том, что Любка почти не зарабатывала, а в бедности Николай жить не умел. Ее занятие живописью он воспринимал не иначе как глупую блажь. Однажды, когда Коля еще работал водителем такси, он предложил ей устроиться к ним в контору на должность диспетчера. А что? Работа не пыльная. Сидишь себе в теплом офисе, сутки через трое, деньги приличные, а при желании можно и левый приработок поднимать. Не пошла. Ну и оставайся, лавка, с товаром. Николай не стал ее особенно уговаривать, тут же рассказал о вакансии Анжелке из Пашина, и та, не будь дурой, сразу прискакала в офис на собеседование.

Впрочем, Коля старался проявлять снисходительность к Любкиным странностям. Все-таки он был у нее первым мужчиной, и так по сию пору и оставался у нее единственным, что само по себе было приятно. Люба, конечно, была не особо искусна в сексе, зато он мог делать с ней в постели все, что хотел, и она никогда не протестовала, всегда была покорной, как одалиска.

— Ты, кошку, что ли, завела?

— Да… так получилось… — виновато пробормотала Любка.

— Делать тебе нечего… О-о! Это я удачно зашел! — воскликнул он, садясь за накрытый стол. — Как у тебя сегодня богато. Картину продала?

— Пока нет. Это Ольга привезла.

— Княгиня Ольга? — игриво уточнил Николай, наливая себе и Любке по рюмочке водки. — Понятно. Давай сначала кошаку дадим попробовать закуску, а то твоя Олечка меня так сильно любит, что…

— Ну умрем вместе, как Ромео и Джульетта! — пошутила Люба, радуясь его веселому расположению духа.

— Нет, уж, это, пожалуйста, без меня.

Они выпили и стали торопливо закусывать. В общении с женщинами Николай всегда придерживался золотого принципа Ивана-Царевича: ты меня сначала накорми, напои, а потом и пользуй…

— А я получила заказ на картину! — радостно сообщила Любка, порозовевшая от водки. — Уже почти готово. Хочешь посмотреть? Мне кажется, это моя лучшая работа!

— Любаш, — ласково произнес Николай, намазывая черную икру на ломоть белого хлеба, — мне сейчас не до глупостей. Честно. Дома Нинка зверствует, я специально пришел к тебе, чтобы отвлечься, отдохнуть… Малыш, я ведь тебя уже просил, не грузи меня своими делами. Хорошо?

— Прости, — чуть слышно произнесла Любка, опустив глаза, чтобы скрыть выступившие слезы.

— Не обижайся, ладно? — ущипнув ее за нос, примирительно сказал Николай. — Я в твоем рисовании все равно ничего не понимаю, как свинья в апельсинах.

— Угу, — задумчиво кивнула Любка, водя вилкой по клеенке.

— Люб, ты чего? Настроение плохое?

— Нет, все в порядке.

— Ладно, малыш, не психуй. Не мы такие — жизнь такая. Сейчас я тебя от плохого настроения полечу.

Выпив водки, Николай, как обычно, потянул Любку в комнату — на диван.

Сегодня все произошло быстро. Или ей показалось, что быстро. Или она сама хотела, чтобы все поскорее закончилось… Николай велел ей принести из кухни сигареты. Пока он курил, лежа на диване, Любка принимала душ.

Ему стало скучно. Сразу возникла идея прямо сейчас поехать в Пашино и остаться у Анжелки на ночь. Гулять так гулять! Нинка-Горгона после полуночи, естественно, начнет ему названивать на мобильный, дергаясь из-за того, что любимого мужчины до сих пор нет дома. А нечего было шарить в его телефонной записной книге и высматривать там номера девчонок! Да потом еще и скандал затевать! Вот и поделом!

Любка не торопилась выходить из ванной. Она долго стояла под душем, надеясь, что Николай встанет, оденется и уйдет, пока она здесь, — по-английски, не прощаясь. Ей совсем не хотелось в который раз выслушивать «сказ про то», как его гнобит злая и бездушная Ниночка, и о том, что он обязательно женился бы на ней, Любке, если бы не то, другое, пятое, десятое…

Люба решительно не понимала своего состояния. Отчего-то мужчина, которого она буквально боготворила и прихода которого всегда ждала, как манны небесной, стал раздражать ее. Ей совершенно не понравилось сегодня заниматься с ним любовью, и уже только это было для Любки новостью, потому что раньше она даже не задумывалась, как это происходит. Что-то было не так. Словно пелена сошла с глаз, и теперь окружающий мир предстал перед ней во всей своей неприглядности. Особенно неприглядным в этой картине было почему-то именно присутствие Николая.

Завернувшись в большое мягкое полотенце, Люба вошла в комнату и внимательно посмотрела на него, словно пыталась разобраться в своих чувствах: может быть, ей просто померещилось? В постели лежал обнаженный сорокапятилетний мужчина — вполне еще привлекательный, с крепким, стройным телом, с благородной сединой в светлых волосах… Но дело было вовсе не в том, привлекателен он внешне или нет… Просто ей вдруг страшно захотелось, чтобы он ушел и никогда больше не появлялся. Любка уже почти приготовилась сказать ему об этом, но, к счастью, Николай сам засобирался, быстро принял душ, оделся и выскочил в прихожую.

Она терпеливо ждала, когда он обуется, наденет шапку, дубленку и простится с ней. Но вдруг Николай, уже сунув ногу в ботинок, замер на месте как вкопанный. Затем быстро вытащил ногу обратно и выругался так, как не ругался никогда — не то что при Любке, а судя по всему, вообще впервые в жизни. Хоть и работал когда-то таксистом.

— Вот, сука рваная, шаболда! Нассала прямо в ботинок, проститутки кусок!!! — кричал он. — Где она?! Убью на х…й!!! Порву, как грелку!!!

Степаниды, и впрямь, нигде не было видно. Но Любка вместо того, чтобы негодовать вместе со своим обгаженным гостем, вдруг зашлась таким задорным смехом, что Николай, скакавший по прихожей на одной ноге и размахивавший мокрым ботинком, даже обиделся.