Нетвердой поступью она последовала за ними. Встав в дверях гостиной, она смотрела, как Макс двадцать минут, лежа на боку, вытянув длинные ноги и закатав рукава, играл с сыном. Джеймс Бонд, играющий с ребенком, не выглядел бы более нереально. С совершенно не характерной для него покорностью Макс двигал локомотивы и вагоны по рельсам, прислушиваясь к авторитетным заявлениям специалиста по поездам. Джиллиан почувствовала, как ее сердце разбивается. Она думала, что поступила правильно, она была в этом уверена: относительно Макса — потому что ему не нужна была семья, относительно Этана — потому что он заслуживал лучшего отца, относительно самой себя — потому что не хотела привязываться и привязывать к себе человека, который не любил ее, который всегда ставил бы свою карьеру на первое место и наверняка отверг бы ее и их сына. Она считала, что сама может всем обеспечить Этана, но теперь эта уверенность таяла.

Макс наконец посмотрел на Джиллиан. Свет удовольствия в его глазах померк, лицо застыло. Он легко поднялся:

— Сынок, не возражаешь, если я ненадолго отойду поговорить с мамочкой?

«Сынок»?

Джиллиан похолодела. Это всего лишь слово, не он первый назвал так Этана — дело было в том, что он был первым, для кого это было не просто слово.

— Ага, — ответил Этан, не отрываясь от поезда.

Он пока не спрашивал Джиллиан об отце, и она надеялась, что еще долго не спросит. Ее вдруг охватил страх. Что, если реакция Макса была вызвана не только злостью на нее за то, что она утаила от него ребенка? Что, если он захочет признать Этана своим? Макс всегда очень тщательно выбирал слова, и если он назвал Этана «сынок»…

Нет, не может быть.

В два шага Макс пересек комнату и сжал ее локоть, выводя в кухню.

Она села за стол, страстно желая хоть чем-нибудь отгородиться от Макса, и начала ковырять старую царапину на столешнице, пока Макс мерил шагами ее крохотную кухню, излучая напряжение и ярость. Он всему отдавался целиком — работе, жизни, одно время — Джиллиан. Теперь это умение было отдано гневу.

Если он потребует права видеться с ребенком, она позволит ему, но в свою очередь потребует, чтобы он приходил регулярно и чтобы… Джиллиан запустила пальцы в волосы. О чем она думает?!

Макс все еще ходил туда-сюда. Джиллиан смотрела в стол, но слышала его шаги, ощущала его присутствие, душившее ее. Если бы только он сказал что-нибудь, хоть что-нибудь…

Наконец Макс остановился:

— Он мой сын.

Что-нибудь кроме этого. За спокойным тоном скрывалась буря эмоций, но это был не вопрос, поэтому Джиллиан ничего не ответила.

— Как ты посмела?

Она подняла голову. Он стоял спиной к ней и смотрел в окно, и она была рада, что не пришлось встречаться с ним взглядом.

— Я сделала то, что считала нужным.

Он повернулся к ней.

— Нужным? — прорычал он.

— Ты не хотел детей. Ты порвал со мной, стоило мне заикнуться об этом.

Он недоверчиво потряс головой:

— Ты уже была беременна тогда?

— Да.

— Но как? И ты… — Он снова отвернулся. — Этот мальчик…

— Этан.

Макс подошел к столу и оперся на него, приблизив лицо к ее лицу. Ее сердце затрепетало, но она не отстранилась.

— Этан — мой сын. — В его голосе был лед, но на виске билась жилка. — И тебе ни разу не пришло в голову, что я имею право знать.

Она думала об этом миллион раз, но здравый смысл всегда одерживал верх.

— Ты мой папа?

Джиллиан замерла, услышав счастливый голос сына. От тонкого слуха Макса это тоже не укрылось. Он посмотрел на нее, и в его глазах ей вдруг почудилось что-то кроме ярости, как будто он спрашивал ее разрешения.

— Нет, — прошептала она, — не сейчас.

Его взгляд посуровел.

— Если не сейчас, то когда? — Он развернул стул к Этану, сел, упершись локтями в колени, и, склонившись к Этану, мягко сказал: — Да, я твой папа.

Джиллиан, затаив дыхание, ждала реакции сына. Этан нахмурился, несколько мгновений смотрел на Макса и наконец улыбнулся:

— Пошли иглать.

Макс вопросительно посмотрел на Джиллиан. Если он ожидал, что Этана ошарашит новость, он ошибся. Она встала.

— Пойдем, милый, я поставлю тебе твой любимый фильм. — Обычно Джиллиан не поощряла просмотр телевизора, но сегодня был особенный день. — Тот, про поезда.

— Ага.

Этан затопал из кухни.

Вернувшись, Джиллиан застала Макса все в той же позе.

— Обязательно было говорить ему?

Он резко выпрямился:

— Я не собирался ждать, пока скажешь ты. Он имеет право узнать до того, как ему исполнится восемнадцать.

— Он никогда не спрашивал об этом.

— Что ж, теперь вот спросил и узнал ответ. Может хотя бы не звать меня Плестон. — Секундная улыбка мелькнула в уголках его губ. — И я тоже имел право узнать до того, как он придет ко мне и спросит, почему вырос без отца.

— Ты не хотел детей.

— Я и присяжным быть не хотел в прошлом году, но побыл им и, по-моему, неплохо справился.

— Этан заслуживает отца получше, чем тот, кто с ним из чувства долга.

— Это лучше, чем никакого отца.

— Я так не думаю.

Ее собственный отец очень неохотно участвовал в жизни семьи, и Джиллиан потребовалось много времени и сил, чтобы убедить себя, что это не ее вина, и все равно это наложило на нее свой отпечаток.

— Да, но полная семья важна — и мать, и отец.

— Только если они вместе по обоюдному желанию, если отец не отвергает ребенка.

Он так долго смотрел на нее тяжелым взглядом, что молчание стало осязаемым, потом заговорил:

— Ты отняла у меня право знать. Ты отняла у меня два года и десять месяцев жизни моего ребенка.

Джиллиан промолчала. Она приняла единственно верное тогда решение. Она знала, что Макс не хотел постоянства, семьи и ребенка. Годы без него были одинокими и иногда тоскливыми, но одновременно самыми лучшими в ее жизни. Она видела, как растет ее сын, и она не захотела делиться этим счастьем с Максом, карьеристом, трудоголиком, у которого не нашлось бы времени на ребенка, который сказал, что никогда не захочет детей.

Который полчаса сидел на полу и играл в паровозики.

Джиллиан хотелось плакать.

— Если бы ты позвонил хоть раз, хоть раз…

Он покачал головой:

— Не смей винить меня.

— Я не виню, просто…

Макс встал, снова подошел к окну: