новому походу удалось подготовиться быстро — за четыре дня. В Айсбурге и без того было собрано множество боеспособных людей, гвардейцев и рыцарей; крестьяне из окрестных деревень, привыкшие мгновенно исполнять приказы своих хозяев, тоже особо не мешкали. Кристина, как и прочие воины, усердно готовилась к походу, порой пренебрегая сном и едой: собирала вещи, примеряла новые доспехи, стёганки, сапоги, выбирала боевых и походных коней… Также ей потребовалось новое оружие: личный меч Кристины, Праведный, находился на починке у кузнеца и пока ещё не был готов.

Но самым главным, конечно, были тренировки.

Из-за беременности и родов Кристина много седмиц не прикасалась к оружию, лишь спустя два месяца после рождения сына лекари позволили ей вернуться к упражнениям с мечом. Она хоть и не растеряла хватку, но всё же понимала, что явно кое-что подзабыла за столь большой срок. Поэтому теперь изо всех сил старалась наверстать упущенное, целыми днями пропадая на тренировочном дворе, особенно сейчас, когда стало теплее. Из-за долгого перерыва мышцы жутко болели, Кристина быстро выматывалась, но всё же не позволяла себе расслабляться, каждый день увеличивая нагрузки и очень стараясь отточить свой навык владения мечом до идеала.

Последний вечер перед походом выдался относительно спокойным — будто штиль перед страшным штормом. Кристина слышала, как солдаты в казармах весело шутили, подбадривали друг друга и даже пели песни, и это вселило в неё ещё больше уверенности в успехе грядущего дела. В конце концов, она взяла на себя огромную ответственность и теперь не имеет права подвести своего мужа и его… их землю. О том, что будет, если ей не удастся подавить мятеж, если она проиграет битву графу Хенвальду, Кристина старалась не думать.

Генрих уговорил её хотя бы в эту ночь лечь спать пораньше, поэтому она прекратила тренировку ещё до заката, быстро поужинала, приняла ванну и перед сном отправилась в детскую навестить сына. Ему едва исполнилось четыре месяца, и он нуждался в постоянном внимании, любви, заботе и ласке, и женщина уделяла ему столько времени, сколько могла, жертвуя сном и забывая порой поесть. Лишь сейчас, перед походом, она реже заходила к нему, отчего постоянно переживала и чувствовала угрызения совести. Да, у маленького Джеймса, которого Кристина назвала в честь своего отца, были и няньки, и кормилица, но всё же ясно, что никто, кроме матери, не сможет подарить ему достаточно любви и нежности.

Подходя к детской, Кристина вдруг увидела Софию и даже замерла от неожиданности.

Она была рада, что в Айсбург, помимо Хельмута (его присутствие уже было большой удачей) приехала его жена. Кристина и София дружили много лет и были искренне рады видеть друг друга, даже сейчас, когда назревала очередная война, пусть и местных масштабов.

Но на этот раз Кристина не ожидала увидеть её здесь. Она думала, что баронесса Штольц со своим благоверным давно уже спала — обычно после ужина их где-либо, кроме выделенных им покоев в гостевом крыле, застать было сложно. Здорово, что они проводили так много времени вместе, что их редко можно было встретить поодиночке, друг без друга. Для Кристины это было важно хотя бы потому, что она сама устроила их брак.

Но если София хотела видеть её и поговорить наедине, то почему пришла именно сюда, а не в кабинет, например? Тем более в такой поздний час?

Сейчас она выглядела так, будто ложиться ещё и не собиралась, а напротив, только недавно встала, оделась и причесалась: рыжие волосы заплетены в две косы у висков и уложены вокруг головы, шёлковое розовое платье-блио смотрелось как с иголочки, лишь взгляд у Софии был уставшим и тревожным.

— Здравствуй, — улыбнулась подруге Кристина.

Рыжеволосая баронесса вздрогнула, будто сильно испугалась её голоса, но тоже смогла выдавить из себя улыбку. Однако даже в полутьме коридора легко было заметить, что в глазах у Софии тлела странная печаль, вот-вот готовая вырваться из неё горькими слезами.

— Всё в порядке? — тут же поинтересовалась Кристина с тревогой в голосе.

— Д-да, просто… — София сглотнула. — Вы наверняка завтра уедете рано, и я хотела пожелать вам удачи сейчас.

Несмотря на давнюю дружбу, у Кристины не вышло отучить девушку называть её, подругу и родственницу, на «вы». Наверное, сыграла роль разница в возрасте — Софии ещё не исполнилось девятнадцати, а Кристине было уже двадцать шесть, и она сама благодаря этой разнице всегда относилась к подруге покровительственно и участливо как единственная оставшаяся в живых старшая родственница.

— Не беспокойся за меня. — Она приобняла Софию за плечи. — Этот поход не сравнится с той, предыдущей войной, поверь мне. Я уверена, что всё разрешится быстро и почти без потерь.

— Сложно не беспокоиться, — вздохнула девушка.

— Ну чего ты так расстроилась? Твой Хельмут со мной не едет, останется здесь, с тобой. А обо мне не переживай.

— А вдруг… вдруг ничего не получится?

Ясное дело, что будет, если ничего не получится. Восстание разрастётся, словно лесной пожар, охватит весь Бьёльн, превратится в новую гражданскую войну… Придётся разрабатывать сложную стратегию, собирать войска в Нолде, чтобы подавить все очаги мятежа, взяв численным превосходством. А потом ещё несколько месяцев разбираться с последствиями, восстанавливая как разрушенные в ходе войны замки, города и деревни, так и собственную репутацию.

Кристина незаметно вздохнула, подумав об этом, но голос её зазвучал звонко и уверенно:

— Всё получится, главное, не падать духом. На нашей стороне правда и закон. — Она кивнула на дверь, ведущую в детскую. — Пойдём, поможешь мне Джеймса уложить.

София вдруг округлила глаза, отпрянула, невольно сбрасывая ладонь Кристины с плеча, и едва не споткнулась, запутавшись в длинном подоле своего платья. Слава Богу, женщина вовремя успела ухватить её за предплечье и тем самым спасла от падения.

— Нет, не стоит, я не… я не умею, у меня же своих нет! — залепетала София и с мольбой взглянула на Кристину.

— Ничего, это неважно, пойдём, — усмехнулась та, открыла дверь и кое-как протолкнула туда подругу.

Комнатка Джеймса (Кристина решила, что он должен жить отдельно от сына Вольфганга и Луизы, и распорядилась обустроить для него свою детскую) была небольшой, но очень уютной. Деревянная кроватка-качка стояла у окна, зашторенного светло-синими занавесками, весь пол был застелен большим мягким ковром заморского производства, возле двери стоял ящик с игрушками, а возле противоположной стены располагалась выкрашенная белой краской скамья — чтобы уставшей маме или няне можно было присесть, качая кроватку или играя с малышом.

В детской сейчас находилась лишь кормилица Джеймса, тридцатилетняя Авелина. Она держала мальчика на руках, чуть покачивая его,