Ты не потянешь журналистику! Это не гламур, а собачий труд!

Растерявшаяся от моей реакции мама сказала строго:

– Пока мы платим за твоё обучение, ты должна быть благодарна.

В общем, я прекратила бессмысленные попытки сопротивления в обмен на место в общаге.

Хоть один плюс. Я могу не видеть отчима изо дня в день.

Правда, перед моим переездом он подсластил пилюлю:

– Знаешь, что… как только докажешь, что ты реально чего-то стоишь, тогда мы вернемся к разговору о переводе на журналистику. А пока учишься, где сказали. Непыльное место работы будет тебя ждать.

Только не очень понятно, как я должна доказывать, что чего-то стою.

Так что я типа тоже золотая молодёжь. Правда, скорее позолоченная. Имя отчима я особо никому не называю, не хочу, чтобы меня с ним связывали. Ну и поэтому я не особо котируюсь на потоке.

В отличие, например, от моей соседки Тани. Зачем ей нужна комната, я не представляю. Ее всё равно почти никогда нет, приходит только ночевать. Таня говорит, что она слишком взрослая, чтобы жить с родителями, и здесь за ней хотя бы не шпионит консьержка, но, по-моему, её просто спихнула сюда мать актриса, немного растерявшая блеск, но обретшая преданных поклонников среди высоких чинов.

Таня вроде с третьего курса. Кажется, она учится на маркетинге, как и Дикаев.

При мысли о нем и о том вечере меня начинает колотить.

Как сейчас помню, как я выбегаю за дверь с колотящимся сердцем и по звукам определяю, что я все еще в клубе. Мигом лечу в гардеробную забрать плащ, дрожащими пальцами подцепляю номерок из заднего кармана и, получив одежду от сонной гардеробщицы, вылетаю на улицу, натягивая плащ на ходу и путаясь в рукавах.

До общаги недалеко, поэтому сумочку и телефон я не брала, чтобы не потерять. И сейчас я проклинаю себя, за это. Я-то надеялась вернуться с Танькой, вдвоем было бы нестрашно. Но разыскивать ее я не собираюсь, она, наверное, все еще на танцполе.

За целый час никто не спохватился, что меня нет. Что за люди вокруг?

Меня трясет.

Я убеждаю себя, что это от страха, но на самом деле, это от унижения.

Я красная от стыда за свою реакцию, меня жгут слова Дикаева.

Это ужасно! Я не могу ходить в универ, если я увижу его еще раз, я провалюсь сквозь землю.

Когда он… Нет! Это не выносимо!

Но стоит закрыть глаза, и я заново переживаю свой позор.

Дикий прижимает меня к себе, и я теряюсь.

Он не набрасывается на меня, а медленно склоняется, поэтому я до последнего не верю, что он это сделает. Что он не просто меня пугает.

Но Дикаев и джентльменство – понятия из разных вселенных.

И несмотря на мои расширившиеся от ужаса глаза, он меня целует, чем парализует мою волю.

Сначала мягко прижимается губами, а потом…

Не встретив сопротивления, переходит к поцелую по-взрослому. С языком.

Ошеломленная, на автомате, я отзываюсь ему. Неумело и не понимая, что делаю.

Оторвавшись от меня, Кир смотрит, прищурившись, и у меня внутри все леденеет в предчувствии гадости.

На глазах друга Дикаев, укравший мой первый поцелуй, выносит свой вердикт:

– Целоваться с тобой, как с зимней лягушкой. Такая же вялая.

На глазах постороннего парня меня назвали жабой, после поцелуя!

И я за каким-то чертом пыталась ответить на этот мерзкий поцелуй!

Хотя мне не понравилось!

Вот ни разу!

И сегодня в универе я тише воды, ниже травы. Я боюсь попасться на глаза тем ушлепкам или Дикаеву и его другу, хотя по понедельникам в первой половине дня они в универе редкие гости.

– Истомина? – окликает меня молодой мужской голос, когда я уже думаю, что счастливо дотянула до конца пар, ни на кого не напоровшись.

Оглядываюсь. Стоя у подножия лестницы, меня зовет один из преподавателей, он представлялся на паре Русланом. Вроде бы еще аспирант и ведет только у первокурсников.

Закинув сумку на плечо, я подхожу к Руслану с немым вопросом в глазах.

– Ты говорила, что тебе нужно будет пропустить следующий семинар по семейным обстоятельствам?

– Да, но я обязательно подготовлюсь и отработаю…

– Разумеется, у нас очень высокий уровень требований к студентам, – усмехается он. – Предлагаю сразу назначить время пересдачи. Во сколько у тебя заканчиваются пары в следующую субботу?

Еще не выучившая до конца расписание я лезу за телефоном, но ответить ничего не успеваю.

– Все ее вечера принадлежат мне, – врывается в наш разговор низкий голос, от которого у меня бегут мурашки по спине. – И ночи. Да, Оля?

Глава 5. Кир

Настроение с утра – дерьмо.

Ненавижу понедельники.

По понедельникам самые дерьмовые пары.

По гребанным понедельникам мне звонит отец.

Спать хочу, как медведь зимой. Раздражает абсолютно все. И особенно треп парней. Откуда у них столько энергии? Сраные жаворонки.

Закрывая слипающиеся глаза, прислоняюсь к мерзко холодной мраморной колонне, но даже это не бодрит. Бесит все.

– Гля, походу, Рус нашел себе новую жертву, – Тоха тоже бесит. Я видеть никого не хочу, а ему до всех есть дело, все-то он разглядел. – Затаскивает в постель очередную дуреху. А она потом будет бегать с тестом на отцовство.

Бля, чего мы тут торчим? Какое мне дело до всех дурех на свете? Если мозгов нет, это их проблемы. Домой надо валить. Спать хочу.

– А… – тянет Ник со странной интонаций. – Кир, кажись, это твой пятничный подарочек. Оля, или как там ее…

Глаза распахиваются мгновенно, реагируя на местоимение «твой».

МОЙ подарок кто-то собирается трахать?

Совсем берега попутали?

Взглядом нахожу эту сладкую парочку в фойе.

И все.

В глазах красные флаги.

Нет, блядь! Ты посмотри на нее!

Стоит млеет. Глазки опустила, телефончик достает! Она, что, со всеми флиртует, кроме меня?

Не оставляя себе даже пары секунд на раздумье, отлепляюсь от колонны и рассекаю волну студентов, заполняющих холл.

С превеликим удовольствием я нарушаю эту сраную идиллию:

– Все ее вечера принадлежат мне. И ночи. Да, Оля?

И для верности демонстративно обнимаю идиотку за талию, показывая Русу, что ему ловить тут нечего.

Девчонка под моей рукой съеживается и каменеет. Что за нахер?

Не нравится? То есть всем нравится, а ей нет? Ничего. Потерпит.

Каждый знает, что на мое разевать варежку опасно.