Она поднимает на меня красное лицо.

Разозлилась?

На мгновенье в голове всплывает картина разметавшихся по синим шелковым простыням длинных светлых волос и румянец совсем другого происхождения на нежных щеках.

В паху несвоевременно тяжелеет, и от этого я еще больше киплю и прижимаю девчонку к себе крепче, чувствуя под тонкой тканью рубашки тепло упругого тела.

– Ну, хорошо, – понявший все правильно Рус дает заднюю. – Тогда поступим по-другому.

По глазам вижу, что ему жалко, что все обломилось. Вижу, что жрет глазами ложбинку, виднеющуюся в расстегнутом вороте. Чем она его взяла, хер знает, но стойку он на нее сделал.

Впрочем, гандон понимает, что мое трогать нельзя.

Говорят, бывшая Руса свалила к какому-то воротиле и укатила в Москву, и теперь он самоутверждается. Мне похер, но я не такой идиот, чтобы пускать козла в свой огород.

– До промежуточной аттестации сдадите мне задание письменно, – выкручивается под моим взглядом аспирантишка. – Если ошибок не будет, зачту за семинар. Понятно, Истомина?

– Да, Руслан… – голос ее дрожит.

Расстроилась, что не дали ноги раздвинуть? Идиотина.

Рус отваливает, не солоно хлебавши.

Только я расслабляюсь, что отстоял свою территорию, как коза вывинчивается из-под руки и собирается драпать. Не ожидая такой подставы, я выпускаю ее из хватки.

Не понял.

Она, что, за ним побежит сейчас, что ли? На глазах у всех в холле эта побежит от меня к нему?

В бешенстве я успеваю перехватить ее руку и дергаю на себя, девчонка больно впечатывается мне в грудь. Смотрит на меня почти с ненавистью.

– Ты… – дребезжит она, а взгляд блестит влагой.

И подбородок выставляет. Кто-то собрался реветь?

Сопля осмелела так, что пытается выдернуть свою ладонь из моей.

– А ну пошли, – шиплю я и тащу ее за угол.

Завернув, я придавливаю сивую к стене, чтобы не рыпалась, и, наклонившись к ней так, чтобы ей было отлично видно, что я в ярости, задаю резонный вопрос:

– Ты совсем, что ли?

– Это ты совсем охренел! – с вызовом выдает она. – Ты что вытворяешь? Сказать такое, да еще так громко! Все теперь будут думать, что я с тобой сплю!

Выплевывает коза, и звучит это так, будто секс со мной ее покроет позором, и нет ничего более унизительного.

Миленько. Бестолочь сорвала последние остатки моего контроля и спустила их в унитаз.

– Лучше пусть думают, что ты спишь с Русом? Расстроилась, что тебя не поимели на дополнительном занятии? Так хочется в коленно-локтевую? – зверею я. – Хотя… ты же, наверно, за этим и поступила в наш универ? Найти спонсора с кошельком?

– Нет, – губы сивой дрожат весьма натурально, но я слишком хорошо знаю таких актрис, как она.

– Тогда благодари, – приказываю я, прижимая ее к стене уже всем телом. Она меня выбесила, ей и расхлебывать. Пусть только попробует не подчиниться.

– К-как?

И я мгновенно представляю, как эти ненакрашенные губки обхватывают головку моего члена. Образ такой яркий, что болт снова встает, как по щелчку, неоднозначно упираясь девчонке в бедро. Ебать. Слишком остро.

– Поцелуй, – требую, глядя в лицо, снова сменившее колер с белого на красный.

– Нет!

Что ж. Сама виновата.

– Ты моя. И ты мне должна. Нехорошо ходить в долгах, Оля. Я жесткий кредитор.

И больше не церемонясь, я беру свое.

Впиваюсь в бесячие губы поцелуем, сразу проталкиваю язык и…

И меня накрывает.

Твою мать!

Глава 6. Оля

Что он несет? Я в ужасе смотрю на него.

Какие долги?

Что он творит?

Дикаев придавил меня, как кот мышонка. Он слишком близко. Я чувствую его дыхание, вижу крошечную родинку на его щеке, меня обволакивает его горьковатый парфюм…

Он же не додумается опять целовать меня прямо здесь?

Зажмурившись, я пытаюсь оттолкнуть Дикаева, но ничего не выходит.

Он словно высечен из камня.

Бетонные мускулы и …

От осознания, что я чувствую еще твердость некоторых его органов, глаза распахиваются.

В меня упирается его член!

Я немею.

Нет, несмотря на то, что я девственница, я уже с таким сталкивалась. На школьных дискотеках случалось иногда во время медленных танцев. Класса с десятого я знакома с этим ощущением, правда, прежде оно вызывало у меня неловкие смешки, но не сейчас.

До этой секунды я думала про Дикого, как про наглого парня, охреневшего от вседозволенности, упивающегося своим эго, а теперь…

Теперь я ощущаю его наглым молодым мужчиной. Все остальные эпитеты остаются за скобками, затмеваемые острым ощущением мужского тела, почему-то вызывающего у меня странное томление.

Пользуясь моим оцепенением, Дикаев снова нарушает все границы.

Это животное впивается в меня поцелуем, злым, яростным и каким-то… жадным?

Я все еще не закрыла глаза, и вместо того, чтобы прикусить вражеский язык, смотрю на его пушистые ресницы.

А Дикий, ворвавшись языком в мой рот, застонав, прижимается ко мне все крепче. Его рука путешествует по моему телу, и мне кажется, что ткань рубашки просто тает под его ладонью. Я чувствую его жар так остро, будто он голую кожу ласкает. Вниз по ребрам, скользит по талии, оглаживает бедро и сжимает попку, с шумом втягивая воздух.

И в этот миг происходит какое-то переключение. Магическое замыкание.

Этот откровенный жест запускает в моем теле инстинктивную реакцию, отключая сознание.

Мои глаза закрываются сами собой, я выгибаюсь навстречу рукам Кирилла и отвечаю на поцелуй. Как могу, неумело, но, кажется, этого достаточно, чтобы у Дикаева отказали тормоза.

Он подхватывает меня под ягодицы и приподнимает, чтобы ему было удобнее, и мне приходится ухватиться за плечи, обтянутые черным кашемиром.

Зажатая между холодной, облицованной мрамором стеной и твердым телом, нагревающимся с каждой секундой все сильнее, я не могу сопротивляться умелым губам.

Я даже не понимаю, нравится ли мне сам поцелуй, но я не могу отказаться от того, что он во мне вызывает. Ощущение, что, если Дикий перестанет меня целовать, я умру, такое мощное, что я дрожу. Под веками плывут цветные круги, дыхания не хватает, жесткие губы, терзающие мои и жалящий язык, сражающийся с моим. Я могу лишь хвататься за мощную шею и льнуть, чтобы не упасть в бездну.

Отрезвление, будто ледяной душ, обрушивается на меня, когда Дикаев вдруг отрывается от поцелуя и, обхватив мое лицо ладонью, смотрит зло мне в глаза.

И до меня доходит, что