— Пока мне с ними скучно. Принца на белом коне жду, — засмеялась девушка. — Неужели вам, Антонина Ивановна, не хочется в кино?

— Хочется, пойдем! — весело согласилась хозяйка. — Знаешь, в кино-то я уже пять лет не была.

Вечером снова легли спать за полночь — обсуждали фильм. Обеим он очень поправился — «жизненный» и веселый.

В пятницу квартирантка удивила Антонину Ивановну новой затеей:

— Я решила вам сшить платье. Купила в универмаге штапелю. Посмотрите, какой рисунок красивый.

— Ой, Анечка, да…

— Не спорьте. У вас хорошие платья, но мы сделаем что-нибудь модненькое.

— Куда мне, старухе.

— Тоже скажете, старуха, просто пожилая женщина. Итак, на выходные у меня теперь есть работа. Шью, не отрываясь. Я такая, если загорится, то все…

Когда платье было готово, Аня предложила обновку отпраздновать.

— Я «за», — весело откликнулась хозяйка. — Платье получилось хоть куда. У тебя, дорогая моя, золотые руки.

Вечером Аня принесла в коробке пирожные.

— Раз у нас праздничный стол, давай я приготовлю селедку под «шубой», которую ты очень любишь, — предложила Антонина Ивановна.

— Что вы, селедка и пирожное?!

— А по-моему, здорово! За дело! — скомандовала хозяйка.

— Идет! — засмеялась Аня и с коробкой в руках сплясала чечетку.

Антонина Ивановна, глядя на нее, заулыбалась.

— Веселый ты, Анечка, человек, я сама такой была.

— Вы и сейчас такая!

— Скажешь тоже, — отмахнулась хозяйка, — это ты меня веселишь.

Готовили часа два. Наконец сели за стол. Блестела аппетитной корочкой картошка, выделялся салат из огурцов, яблок и редиски, сделанный по совету Аниной подружки. Взяв вилку, Антонина Ивановна обвела взглядом стол.

— Слушай, Анечка! От такой еды я сразу килограммов на сто поправлюсь.

— Не позволю, мы еще не попробовали пирожных. Разве я зря ездила в «Лакомку»? А что, если мы начнем с пирожных? Я такая сластена!

Она взяла пирожное, подала хозяйке и попросила:

— С орехами. По-моему, вкусное. Попробуйте.

И вдруг Антонима Ивановна, вся сжавшись, расплакалась. Она держала в руках надкушенное пирожное, а слезы бежали по смятым плачем щекам. Аня, потянувшись за хлебом, так и застыла с протянутой рукой, тихо спросила:

— Что случилось?

— Ничего, просто мне очень хорошо, — улыбнулась сквозь слезы женщина.

Аня облегченно перевела дыхание.

— Напугали вы меня.

— Девочка моя, почему люди часто не понимают друг друга? — глухо спросила хозяйка. — Обиды, ссоры… к чему это? — Она остановилась, как бы собираясь с духом добавить еще что-то, но только махнула рукой. Не слушай меня. Раз слезы без причины, совсем никуда стала. Просто мне так хорошо.

— Тогда надо радоваться! — бодро воскликнула квартирантка.

…Антонина Ивановна дней теперь не замечала. У нее появилось столько забот! Наконец-то она решила добраться до своего хозяйства, как шутливо называла все, что стояло или лежало в кладовке запакованным. А ведь при муже у нее все было разложено по полочкам. Помогая хозяйке разбирать вещи, Аня удивлялась:

— Антонина Ивановна, у вас такой порядок! У меня всегда одна вещь мешает другой. А у вас они все ладят.

— Это что, купим еще один небольшой шкафчик, разложим твои вещи.

— Шкафчик нас потеснит, нам и так хорошо.

…Девушка увлекла хозяйку чтением. Когда муж был жив, Антонина Ивановна читала. А вот после похорон не могла взять в руки книгу.

Как-то Аня, принеся из библиотеки журнал, предложила:

— Прочитайте, говорят, здесь очень интересная документальная повесть.

Антонина Ивановна увлеклась. Аня принесла другую книгу. Так и повелось: читали допоздна, пока хозяйка не говорила:

— Все, Анечка, спать, а то завтра на работу опоздаешь.

Пролетели три месяца… Антонину Ивановну вызвал на прием участковый терапевт, у которого она стояла на учете. Осмотрев больную, врач удивилась:

— Да вы молодец! И давление в порядке, и сердце в норме. А я в прошлый раз хотела вас в больницу направить.

— Что вы, какая больница?!

— Да и сама вижу, что не надо.

Из поликлиники Антонина Ивановна шла в приподнятом настроении. Она радовалась всему, что окружало. И людям, и улицам города, и своему дому. И это все потому, что появилась Аня.

Но вдруг надвинулись перемены…

Как-то, вернувшись с работы, Аня радостно сообщила, что будет поступать в Московский текстильный институт, куда ее решили рекомендовать на комсомольском собрании ателье.

— Пять лет в Москве — здорово! — не сдержала восторга Аня.

— Так долго?! — растерянно произнесла Антонина Ивановна.

— И совсем не долго! Дни быстро бегут.

— Я не доживу, — вырвалось у хозяйки.

Аня взглянула на Антонину Ивановну.

— Что вы, доживете, вот увидите, — начала она убеждать хозяйку. Антонина Ивановна улыбнулась. Подойдя к девушке, погладила по руке:

— Что ты загрустила? Всему свой черед. Подарила чуточку радости, теперь у тебя свой путь. Жизнь так и течет, Анечка, в переменах и потерях.

— Не нужно, Антонина Ивановна, так говорить. Мне просто повезло, что я вас узнала.

— Ладно, пойдем ужинать.

Все, казалось, было по-прежнему. Вместе читали, разговаривали. Аня начала готовиться к экзаменам.

Антонина Ивановна советовала:

— Главное, не волнуйся и будь уверенной. Сразу поймут, что ты все знаешь…

Через две недели Аня прислала из Москвы телеграмму.

«Ура! Зачислена!»

Антонина Ивановна прижала телеграмму к груди и от радости заплакала. Весь день она то и дело ее перечитывала и гордилась Аней.

Утром Антонина Ивановна встала с ощущением тоски. Горькие мысли об одиночестве преследовали женщину весь день. К вечеру Антонина Ивановна почувствовала себя плохо. Кружилась голова, покалывало сердце. Она решила пойти в поликлинику. С трудом оделась.

В поликлинике, возле кабинета терапевта, была очередь. Антонина Ивановна присела на свободный стул. Разговаривали о болезнях. Антонина Ивановна пыталась вникнуть в слова людей, но это не удавалось. Ей было плохо. Она просидела уже около получаса. Врач, выйдя из кабинета, заметила побледневшую Антонину Ивановну, пригласила на прием. Прослушав сердце, попросила сестру сделать укол и распорядилась, чтобы больную срочно отправили в стационар. Все остальное происходило для Антонины Ивановны как во сне. Ее куда-то повели, что-то спрашивали, она силилась отвечать. Очнулась в незнакомой комнате. Испуганно огляделась. Белый потолок, белые стены, белые тумбочки. И даже па полу белый линолеум. Больница! Женщина тихонечко пошевелила руками и ногами под одеялом. Боль в сердце ослабевала.

Мысли, что теперь она одна и никому не нужна, преследовали неотступно. Кто мог хотя бы навестить ее? Аня далеко, соседи не знают…

Как же была удивлена Антонина Ивановна, когда пришла Игнатьевна. В длинном широком белом халате зашла она в палату, прижимая к груди сумку. Увидев Антонину Ивановну, укрытую до подбородка простыней, Игнатьевна с хитринкой засмеялась и погрозила сухим пальцем:

— Скрыться от меня захотела? Нет, матушка, не удастся.

Антонина Ивановна усмехнулась:

— Могла