Эбби снова вздохнула, отползла назад и стала медленно перемещаться со щеткой и тряпкой к краю веранды. Сначала вымыла ту часть, где находились диван-качели, потом напротив, где свисали ветви глицинии. Сколько раз Генри говорил, что давно пора ее подрезать, а то уже цветы перестали цвести! Но резать по-живому это так жестоко! И потом эта глициния создает живой и такой уютный зеленый барьер между ее верандой и домом Генри…

Эбби принялась за ступеньки. Надо будет завтра поискать колокольчики. Когда переедет, повесит их на ворота гаража и будет сразу знать, что Генри возвращается.

Ну вот, веранда и домыта. Она специально оставила напоследок небольшой квадрат перед дверью — чтобы войти в дом, не наследив на вымытом полу и…

— Вот дура! — пробормотала Эбби, швырнув щетку в ведро. Оказывается, она мыла пол, удаляясь от двери! Нет, с головой у нее точно беда!

Схватив щетку, она разбрызгала пахнущую смолой мыльную пену и принялась домывать последний кусок. Сама того не сознавая, она мурлыкала при этом под нос битловскую «Желтую подводную лодку».

Наткнувшись на прилипшую к половице жвачку, Эбби в сердцах чертыхнулась. Наверняка соседский мальчишка! Сейчас ему шесть, так что через год он придет к ней в класс, и первое, чему она его научит, это не разбрасывать где ни попадя жвачку!

Дело шло к концу. Эбби мурлыкала все веселее и веселее, пока не уперлась левой коленкой в край ступеньки, а правая подошва не коснулась чего-то теплого, твердого и круглого. А ведь ничего теплого, твердого и круглого поблизости быть не должно. Значит, показалось. И Эбби оттолкнула это нечто, не имеющее права на существование, назад, а потом потрогала ногой снова. Нет, не показалось.

Пол, совершенно обалдевший от такой яростной активности, перемежавшейся вздохами, бормотанием, веселым мурлыканьем и злобным шлепаньем щетки по мокрым доскам, не сводил глаз с нежнейшего седалища. Во всяком случае, в желтом свете лампочки эта часть незнакомки выглядела очень и очень обольстительно.

Ткань на пижаме в этом месте чуть протерлась. Значит, она завтракает в пижаме, а потом переодевается. А может, и после ужина носит пижаму, если не уходит из дому. Перед глазами у него возник образ новой героини: женщины без лица, нежной, как пар после горячей ванны, и пахнущей… сосной? Нет, скорее лилией. Или глицинией.

Этот образ определенно достоин дальнейших исследований.

Не смея оглянуться, Эбби ради эксперимента поджала ноги. Если это Генри, то свадьбе не бывать. Ну и ладно! Пусть себе покоится в мире.

Но с другой стороны, если она, вот так не оглядываясь, заползет в дом, то есть надежда, что они оба сделают вид, будто ничего и не было. А может, когда-нибудь потом вместе даже посмеются над этим ночным происшествием.

И Эбби начала осторожно перемещаться к двери. Нет, оставь надежду: Генри не станет смеяться. Ни сейчас, ни потом. Если это Генри, предстоит пережить очень и очень неприятное объяснение.

С другой стороны, если это кто-то еще…

Господи! Думай, Эбби Морган, включай мозги! У тебя два варианта. Либо кричишь, но тогда проснется Генри и прибежит к тебе на помощь, либо делаешь бросок к двери, запираешься и звонишь в полицию.

Однако сделать выбор Эбби не успела: ладони заскользили по мокрому полу, и она растянулась во весь рост. При этом ее левая нога толкнула пластмассовое ведро с мыльной водой. Раздался приглушенный стук, удар, всплеск и чье-то восклицание.

— Черт возьми! Леди, посмотрите, что вы натворили! А ведь у меня с собой, только одни джинсы.

Раздираемая страхом и любопытством, Эбби повернула голову. Новость хорошая: это не Генри и, значит, ее честь спасена. Новость плохая: этого мужчину она видит впервые. Останься у нее хоть крупица здравого смысла, она испугалась бы до потери сознания, но почему-то незнакомец, облитый грязной мыльной водой с ног и чуть ли не до головы, не вызывал у нее страха.

— Придется устроить стриптиз, а то этот птеродактиль в доме напротив убьет меня за то, что я наследил на чистых полах.

— Генри? — чуть слышно спросила Эбби.

— Да нет, домоправительница. Некая миссис…

— Миссис Новотни. Так вы знаете Генри?

— Ну да. Как не знать… — буркнул незнакомец тоном глубочайшего отвращения и, расстегнув рубашку, отлепил от тела мокрую ткань.

Эбби отметила, что он без майки. А Генри, даже в самую жару, носит под рубашкой майку. Разумеется, Эбби его маек не видела, но они всегда просвечивают сквозь тонкую ткань белых сорочек, которые Генри неизменно носит со своими серыми костюмами.

— Что-то не похоже, чтобы вы его знали. Генри никогда не говорил мне о вас, — с достоинством, насколько позволяла распростертая на мокром полу поза, возразила Эбби. И тут же сообразила, что сморозила глупость. Ведь она не знает, кто он такой!

— Не говорил? Я так и думал.

— Кто вы такой? — Она ухитрилась приподняться и встать на четвереньки. Она знала всех друзей Генри, а этого точно никогда не видела. Его она запомнила бы. — И почему я должна верить, будто вы знаете Генри?

— Меня зовут Пол Флинт. Хотите верьте, хотите нет, но мы с Хэнком в детстве вместе получили первые боевые синяки. Между прочим, он увел мою первую любовь. И я был шафером у него на свадьбе. А сейчас я готов снова взять на себя ту же миссию. Ну что, я удовлетворил ваше любопытство?

— Никто из знакомых Генри не зовет его Хэнком. — Дурацкий аргумент! Что она городит? Все еще стоя на четвереньках, Эбби разглядывала незнакомца. Значит, этот тип и есть старинный друг Генри, который будет шафером у них на свадьбе?

Ей показалось, будто от него исходит волнующее ощущение опасности. Резкие черты лица, пронзительный взгляд, кривая ухмылка… И этот ночной хищник в мокрых джинсах и рубашке цвета хаки друг детства ее жениха?

Эбби не могла соединить внешность незнакомца с образом друга детства Генри, нарисованным в ее воображении. Ей представлялось, что тот непременно похож на Генри. Такой же аккуратный, тщательно выбритый и постриженный, в безукоризненном костюме с накладными плечами.

У незнакомца были непослушные вихры, а плечи под мокрой рубашкой такие, что накладные ему ни к чему… Эбби машинально сдула со лба выбившуюся прядку волос. Она отчаянно старалась не замечать, что все ее тайные фантазии, которые она с таким трудом и так долго загоняла в подполье, ожили и рвутся наружу.

— Значит, вы друг детства? — Она попыталась улыбнуться и, неловко повернувшись, шлепнулась попой на мокрые половицы. — Генри говорил, что раньше вы жили в этом доме.

Пол молча кивнул. От него не укрылось, как ее глаза метались по его телу. Она что, нарочно его провоцирует? Неужели не понимает, как возбуждает мужчину, когда женщина вот так шарит по нему глазами?!

Приятель, охолонись! Что за чушь у тебя в голове?

— А что, третья ступенька на чердак все скрипит? — небрежно спросил он, стараясь побороть озноб от мокрой одежды. Между прочим, отличное средство от чрезмерного возбуждения. Надо бы запатентовать. — Помнится, на заре юности я провел там не один час. Правда, летом там пекло, ну прямо как в преисподней, а зимой колотун, зато весной и осенью в самый раз.