прибегаю первым.

Тогда я почувствовал веру в свои силы.

Бег третий

Военное училище.

Мы бежим шесть километров. С автоматами. «Слониками». Это когда в противогазе.

Дышать совершенно нечем. Более опытные подсказывают, что надо открутить шланг и вставить в мембрану спичечный коробок.

Но есть два человека, которые не успевают быстро бежать. В строю. Со всеми.

Они очень слабы физически.

Сержант бежит рядом с ними и бьет их ногами в пятую точку. Бьет очень сильно. Добавляет прикладом от автомата по спине.

Они плачут. Унижаются. В конце концов просто падают. Их продолжают бить на земле.

Тогда я почувствовал жестокость мира.

Бег четвертый

Уходящий поезд. Очень длинный перрон. В окне купе – силуэт девушки. Поезд набирает скорость. Но я успеваю. Бегу рядом с окном.

Я вижу ее глаза, но не вижу ее лица. Мне очень хочется увидеть лицо. Все. Не только глаза.

Перрон заканчивается. Я останавливаюсь. И просыпаюсь.

Тогда я почувствовал, что значит любить.

«– Поленова из звездочки уволю!..»

– Поленова из звездочки уволю!

Это первое, что я произнес, входя на кухню. Мама вытирала руки полотенцем. Отец заканчивал свой обед.

– Ну и правильно! А за что?

– Он вообще не принес макулатуру! Точно надо уволить!

– Может быть, исключить? Увольняют обычно с работы…

– Хорошо! Я его завтра исключу.

Олег Поленов был моим приятелем. Жили на одной лестничной площадке. Дружить никогда толком не дружили. В школу ходили вместе.

Каждый день, кроме субботы и воскресенья.

Наша пятиэтажка была самой новой во всем городке. Снаружи весь дом был отделан квадратными камушками.

Из чего они делались, я не знал.

Но отковыривали мы их постоянно. Без всякой надобности. Просто интересно было их в руках перебирать.

Белого и голубого цвета. Особенно ценились голубые. Их было гораздо меньше. Да и отковырять их было сложнее. Очень высоко на стене они начинались. Одному никак не достать. Только если залезть на плечи кому-нибудь, тогда достаешь.

В доме жил главный военный нашего городка. Отец говорил, что это командир части.

А прямо в нашем подъезде жил его заместитель. Все пацаны, когда его видели, говорили: «Солнце жарит и палит, в отпуск едет замполит».

Правда, тихо говорили. Я тоже тихо. Отец предупреждал, что громко нельзя. У него могут быть неприятности по службе.

Дом стоял на самом краю городка. До забора метров сто. А потом уже лес начинался.

А между забором и домом разбили огороды.

Там все росло. Бабушка сажала картошку, клубнику, морковь.

Земля у нас очень черная была. И влажная. Из нее мы комки лепили, как снежки из снега. Сожмешь такой комок в руке, из него вода течет. А может, жир какой. Черноземье у нас было. Бабушка говорила.

Она вообще очень часто про землю разговаривала. И про еду. И готовить любила.

Мне кажется, она это все рассказывала, потому что в детстве голодала.

Отец ее, мой прадед, бедняком был. И бабушка вместе с семьей из их родного городка от голода в другую область перебралась.

Она еще маленькая была. Даже младше меня.

Я больше всего запомнил, как они на крыше поезда ехали. Я на поездах тоже люблю ездить, но на крыше никогда не пробовал. Завидовал бабушке.

Мне и представить это легко было. Фильмы часто по телевизору смотрел, где во время войны с белыми наши солдаты и офицеры на крыше ездили. Но в фильме они пели под гармонь. А в рассказе бабушки было все грустно про эту поездку. Плакали они очень. И мерзли…

«Телефонная будка спасла от дождя…»

Телефонная будка спасла от дождя. Но совершенно не спасла от холода.

Хорошо, были наушники с магнитофоном.

«Ворона…» звучала уже в десятый раз. Но она давала возможность убить время.

А сколько еще предстояло простоять на холоде, я не знал.

Она могла появиться как через пять минут, так и через несколько часов.

Когда уходил с работы, она была еще на месте.

Но домой могла сразу не поехать. С мужем в кино пойти. Может быть, с подругами в кафе.

Сегодня она со мной даже не разговаривала.

Такое бывало часто. Объяснить себе я этого не мог. Причины ее молчания всегда загадка.

Вчера, простояв под ее подъездом всего час, я дождался награды.

Вместе пошли гулять по набережной реки. Практически ни о чем и не разговаривали.

Просто держались за руки и гуляли.

Около дома я ее поцеловал.

Это был не первый поцелуй. Я не закрыл глаза. А она закрыла.

Я и спросил, почему? Она развернулась, хлопнула дверью. А сегодня не разговаривает.

Я стою и слушаю попсу.

Нельзя отвлекаться. В любую минуту она может оставить машину во дворе и пройти в подъезд.

В этот момент она обязательно заметит меня. Может быть, поговорит.

Хотя шансов мало. И стою я скорее для собственной нервотрепки.

Ожидание ее меня завораживает.

Еще меня очень влечет ее запах. Духи вперемешку с ней самой.

Стал замечать на работе, что в коридоре чувствую ее запах. А иногда и просто на улице.

Как всегда, она вышла со стоянки очень быстро.

Я не успел подготовиться.

Остановилась. Повернула голову в мою сторону. Пошла дальше. Открыла дверь в подъезд. Все.

Сегодня я ее уже не увижу.

Злость появилась внезапно.

Зашел в телефонную будку. Набрал номер и поехал ночевать к другой.

«– Дим! У тебя зрение хорошее?..»

– Дим! У тебя зрение хорошее?

– Нет. Близорукость, еще со школы.

Сашка шагает рядом. С пустым огромным рюкзаком, как и я.

Идем по асфальтированной дороге. Ночью. В Астраханской области.

Цель – воровать помидоры. На колхозном поле.

Только в силу этой причины идем ночью.

Погода самая хорошая. То есть совсем ничего не видно. Даже в нескольких метрах впереди.

Завтра возвращаемся домой из стройотряда. Заготовили ящики. Купили билеты в СВ. Хоть и не по карману, но в них спокойно доставим помидоры. На вокзале встретит отец Сашки. На «жигулях». С багажником на крыше.

«Копейка». Я на ней ездил. Немного моложе нас. Но на ходу. Ящиков пять или шесть увезет.

– Сань! А ты чего вдруг про зрение?

Сашка не отвечает. Задумался. А может, спит на ходу. Армейская привычка. Как и у меня. Можем спать стоя. На «тумбочке».

Во время дежурства я так спал. Даже с