Я там сырники привез, ты же любишь. Погреть? — предложил Витька, кивая на оставленный у входа целлофановый пакет.

— Ненавижу сырники, — бросила Вера и рассмеялась, глядя на застывший в глазах сводного брата недоуменный вопрос. При мысли о сырниках к горлу снова подступил комок, забрался прямо под язык, пощекотал нёбо и ноздри. Вера привычным жестом прикрыла лицо руками, чтобы не выпустить комок наружу, но он, минуя непрочную оборону, вдруг выплеснулся потоком горьких и каких-то совсем не уместных сейчас слез.

— Ненавижу, ненавижу, и запах, и вкус, и даже само их название, — твердила Вера, размазывая по лицу соленые капли и впервые в жизни не думая о том, как они будут смотреться на уставшем, подернутом синяками лице. — А еще порядок, и правила, и таблички с нормами сна, вообще все эти нормы — всё ненавижу.

Она в отчаянии уронила голову на стол, обхватив ладонями затылок.

— Так, может, и к черту их, Вер? — улыбнулся Витька, встал со своего места и аккуратно притянул ее к себе, нежно, но уверенно поглаживая по спине сверху вниз. Вера вспомнила этот жест — точно так же делал папа, успокаивая ее, когда случайно улетал фантик от конфеты, который она хотела облизать, или когда противный снег заваливался прямо за шиворот. Вера уткнулась лбом в клетчатую фланелевую рубашку брата. Отцова порода. Теперь и она тоже отцова порода.

Из старенькой, купленной на «Авито» видеоняни донеслось легкое покряхтывание. Вера вытерла слезы и подняла глаза. В синем прямоугольнике экрана Матюха причмокнул губами и перевернулся на другой бок. Выдохнув, Вера поднялась со стула и, достав из пакета пластиковый контейнер с румяными сырниками, с нервным смехом выбросила его в мусорное ведро. Противный комок покатился вниз по пищеводу и навсегда застыл где-то в районе сердца.

Девушка на балконе. Екатерина Земляничкина

Она была в нежно-голубом платье. Легком, летящем, воздушном. Именно это платье, мечущееся из стороны в сторону по маленькому балкону в доме напротив, и привлекло мое внимание, когда я открыла окно. Мы только заселились в чужую душную квартиру, снятую всего на три дня, и мне сразу захотелось распахнуть все окна и впустить внутрь горячий пыльный питерский воздух. Я открыла окно, увидела ее и отпрянула назад, в полумрак квартиры. И оттуда, из своего укрытия, жадно, с неловким любопытством следила взглядом за девушкой на балконе.

Ее волосы были аккуратно собраны в хвост. Подол голубого платья порхал над бежевыми ортопедическими ботинками с высокой шнуровкой. Тонкие ноги были чуть согнуты в коленях. Чтобы сделать шаг на этом крошечном балконе, его хозяйке приходилось опираться руками на кованые перила и на руках переносить вес худенького тела на эти полметра. Туда-обратно, туда-обратно. Руки, тонкие, длинные и сильные, были скручены в странной неловкой позе. Чтобы опереться на перила, девушка приподнимала руки, они вздрагивали в воздухе и медленно опускались на балконную решетку. Скрюченные пальцы сильно сжимали ее, как клешни. Этот крошечный шаг от одного края балкона до другого был четко выверен, почти красив. Перила. Взмах руки. Захват. Подтягивание ног. Шаг. Перила. Взмах руки. Захват. Подтягивание ног. Шаг. Казалось, что это не девушка гуляет на балконе, а сломанная механическая голубая птица бьется в клетке.

Когда внизу, под балконом, появились прохожие, хозяйка голубого платья замерла на месте. Она перестала шагать и проводила прохожих долгим взглядом, пока они не скрылись за поворотом. Кажется, девушка смотрела на них и улыбалась. А потом снова начала движение. Перила. Взмах руки. Захват. Подтягивание ног. Шаг.

Мне показалось, что мы были ровесницами. Я, выпускница одиннадцатого класса, только что сдавшая ЕГЭ и приехавшая гулять с друзьями в Питер, и она, пленница маленького балкона, с таким трудом преодолевающая расстояние в половину моего шага.

— Полин, что ты застряла там у окна? Мы же гулять собирались!

Ваня, Никита и Оля уже побросали рюкзаки и были готовы выходить на улицу. Мы собирались гулять всю ночь. Но мне почему-то было никак не уйти от этой девушки.

— Иду, — крикнула я и уже хотела закрыть окно, как вдруг почувствовала ее взгляд. Да, девушка в голубом платье услышала мой крик и заметила меня. Она смотрела прямо в мое окно. Ее руки крепко держались за перила. Она улыбалась мне. Я не смогла удержаться, выглянула в окно, улыбнулась в ответ и помахала рукой. Девушкина правая рука на секунду отпустила перила и зависла над ними, растопырив пальцы. Этой был ее «Привет!», ее ответный взмах рукой. Я кивнула, захлопнула окно и вернулась к своим. Мы собирались успеть за эти три дня всё: посмотреть разводные мосты, пройти пешком весь Невский проспект, гулять по крышам, дышать цветущей сиренью, жить на полную катушку.

Выйдя на улицу, я подняла голову, чтобы найти взглядом соседний балкон. Дверь была приоткрыта, но балкон был пуст. Интересно, как она заходит в квартиру? Сама? Или кто-то помогает?

Впрочем, уже через пять минут я забыла и про соседний балкон, и про девушку в голубом платье. Мы шли по дышащему жаром асфальту и с каждым шагом, с каждой новой улицей влюблялись в этот летний цветущий город. Питер был почти невыносимо жарким, ярким и пьянящим. Хотелось кружиться и смеяться. А потом уткнуться носом в Никитино плечо и обнимать его крепко-крепко. Да мы и обнимались всю дорогу. А потом, на набережной, долго стояли у Дворцового моста, глядя, как грациозно он поднимается и открывается над Невой. И мы с Никитой опять обнимались. Рядом с такими же счастливыми Олей и Ваней.

В квартиру мы вернулись только под утро. И проспали до самого обеда. Пока Оля пыталась разобраться со старенькой кофеваркой и сварить кофе, я выглянула в окно. И вспомнила про ту девушку. Ее балкон был плотно закрыт. Я отошла от окна и стала помогать Оле с завтраком. Нужно было найти сковородку для яичницы. Она оказалась неподъемной, чугунной, с «шубой» из копоти и нагара.

Но подгоревшая яичница и жидкий кофе были невероятно вкусными. Мы болтали, смеялись и совсем не хотели думать, что завтра уже нужно будет возвращаться домой, следить за средними баллами, думать о поступлении и волноваться. Нам было хорошо сейчас, на этой чужой маленькой кухне, за этим столом с поцарапанной столешницей и этими тарелками, которые были, наверное, вдвое старше нас самих.

И впереди нас ждал еще один отличный летний день в одном из лучших городов на земле.

Когда мы вышли на улицу, я вспомнила, что забыла телефон на зарядке. Попросив ребят подождать одну минуту, я бегом поднялась по лестнице, залетела в квартиру, выдернула шнур из розетки и случайно подняла взгляд на окно. На соседнем балконе стояла она. С силой сжав на перилах непослушные пальцы, она смотрела вниз, туда, где стояли Никита и Оля с Ваней. Ребята не подозревали, что кто-то за ними наблюдает. Они болтали и громко смеялись. А она смотрела на них и улыбалась. О чем она думала в этот момент? Может быть, представляла, что тоже стоит рядом и смеется? Или придумывала в голове историю про каждого из них: кто откуда приехал, о чем мечтает, куда поступит? Или хотела, чтобы они заметили ее и помахали рукой? Не знаю.

Я выскочила из квартиры, закрыла дверь и побежала вниз, перепрыгивая через ступеньку. Но когда вышла из подъезда на улицу, ее балкон уже был пуст.

Мы опять целый день гуляли. Доехали до Петергофа. Бегали по берегу Финского залива, любовались фонтанами, насквозь промокли у «шутих», высохли на солнце, ели мороженое и смеялись. А потом кидали в воду монетки и обещали, что обязательно вернемся сюда еще.

Утром, позавтракав и убрав за собой посуду, мы взяли рюкзаки и попрощались с квартирой. Уже на улице, пока мы ждали хозяйку, чтобы отдать ей ключи, Никита обнял меня, и я прижалась к его плечу.

— А это что за чудовище? — спросил Никита и махнул рукой в сторону соседнего дома.

Я отстранилась