дабы память о нем пребыла до скончания веков»? Бейхаки начал писать «Историю» лет через восемнадцать после смерти Мас'уда, находясь в опале и не у дел. Казалось бы, что по прошествии такого срока он мог излагать свое мнение об этом падишахе и его деяниях более или менее свободно, не опасаясь репрессий. Однако, нужно помнить, что он писал в период правления двух сыновей Мас'уда, Фаррухзада и Ибрахима, и что это обязывало его из уважения к ним к известной сдержанности, в суждении об их отце и что будучи в опале, он, по его же словам, не терял надежды снова быть призванным на государственную службу, что тоже заставляло соблюдать осторожность. Мы уже сказали, что Абу-л-Фазл не менее четверти века провел на службе дипломата и вращался в придворном кругу, где всякий неверный шаг мог привести к печальным для него последствиям, что в конце концов и случилось. Это научило его осторожности и умению либо совсем скрывать свои мысли, либо высказывать их в форме, допускающей возможность различного толкования, или выражать свое мнение такими словами, что обнаружить истинный его смысл удавалось не сразу. Поэтому в его повествовании очень многое читается между строк. Как полагалось верноподданному, доброму мусульманину и к тому же царедворцу в прошлом и, возможно, в будущем, царь в его сочинении должен был быть представлен в ореоле славы, в блеске высокой доблести и всяческих добродетелей. И Бейхаки не жалеет красных слов и ярких красок и как будто старается показать читателю Мас'уда именно в таком виде, начиная с поры юных его лет. Но если хвале по адресу Мас'уда придавать тем меньше значения, чем больше ее по количеству, если, отодвинуть на задний план славословие и игнорировать повторение трафаретных формул благих пожеланий при каждом упоминании имени Мас'уда, то перед читателем предстанет весьма неприглядный облик этого падишаха уже с начальных шагов его правления — это упрямый, своенравный самонадеянный и подозрительный деспот, коварный и жестокий лицемер и в то же время игрушка в руках своекорыстных советников. Внезапные порывы великодушия и добросердечия носили в нем скорей наигранный характер, скорей то было желание казаться великодушным, справедливым и добрым, ибо таково было традиционное представление о повелителе. Мас'уд, в противоположность отцу, был совершенно лишен государственного ума, он плохой администратор и оказался бездарным полководцем, когда пришлось вести войну с Сельджукидами, противником упорным и изворотливым. Ко всему тому Мас'уд был пьяница, пристрастие которого к вину обостряло дурные нравственные качества и сводило на нет хорошие.

Именно таков подлинный образ султана Мас'уда даже по внесении смягчающей поправки в это суждение, приняв во внимание кодекс морали восточного феодала. Разумеется, Бейхаки ни разу в своей книге не награждал падишаха упомянутыми эпитетами, но они неизбежно рождаются в мыслях внимательного читателя, когда он знакомится с рядом эпизодов из жизни султана Мас'уда. Достаточно вспомнить рассказ Абу-л-Фазла о том, как были устранены Али Кариб и его брат Менгитерак, рассказ о казни Хасанека, о покушении на жизнь хорезмшаха Алтунташа, о разграблении города Амуля и уничтожении пленных повстанцев, о неумном поведении Мас'уда на войне с туркменами, приведшем к катастрофе под Денданеканом, о попойке на лоне природы, где падишах одержал верх над всеми собутыльниками, влив в себя гомерическое количество вина, и наконец, о малодушном бегстве из Газны в Индию, где настиг его бесславный конец. Да и что можно было ожидать от государя, который, приглашая человека на пост везира, приказывает передать ему, что препоручает ему все дела государства, оставляя за собой только устройство развлечений, увеселений, винопитий, игры в човган и ведение войны, и что усмотрению и решению везира он никак противоречить не станет. Все это у нашего автора рассказано с большим тактом, спокойно, без следов возмущения, даже с попытками оправдать отвратительные поступки ссылками на божественное предопределение, так что обвинить автора в умышленном унижении достоинства султана и оскорблении памяти своего государя никак нельзя. И только один раз, когда Абу-л-Фазл повествует об ужасных бесчинствах и грабежах, учиненных с ведома или по повелению Мас'уда, он не может полностью подавить своего негодования и пишет: «Мне нельзя не рассказать о таких происшествиях, потому что от сего возрастает бдительность... в бытописании не дозволяется искажение, переиначивание, недомолвка или словесное расточительство» ... «Все совершенные преступления и злодеяния пали на голову Бу-л-Хасана Ираки и других, но и эмиру тоже следовало бы поступать рассудительно в подобных делах. Очень мне тяжело, что с пера моего сходят такие слова, но что же делать, в бытописании нельзя считаться с лицами».

В таких же приглушенных тонах обрисованы коррупция высоких должностных лиц, расхищение государственных ценностей, преступная экономия средств на содержание армии в целях личного обогащения и т. п.

Такой манеры повествования мы у других писателей той эпохи не встречаем. Это, очевидно, на языке Абу-л-Фазла означало «выметать прах из всех углов и закоулков» и было в ту пору ново. Конечно, наш автор вымел далеко не весь прах. Едва ли он мог позволить себе написать больше, все из того же чувства самосохранения. Ведь кое-кто из его бывших противников еще оставался жив, и более доскональное разоблачение могло бы обойтись ему слишком дорого, тем более, что когда он писал свою «Историю», он был, по существу, беззащитен. Довольно и того, что он сделал, для его времени это был шаг весьма смелый.

Манера повествования Абу-л-Фазла дала повод некоторым ученым востоковедам назвать его книгу не историческим трудом в собственном смысле, а скорее правдивыми и обстоятельными, хотя и несколько бессвязными и многословными записками умного наблюдателя[9], мемуарами[10], дневником газневидского чиновника[11]. По авторитетному мнению В.В. Бартольда[12], труд Бейхаки есть живое отражение эпохи. Однако сам автор всюду называет свой труд словом та'рих, т. е. хроникой, историей, летописью и нам думается, «Историю Мас'уда» так и следует рассматривать, ибо тогда Абу-л-Фазл Бейхаки предстает перед нами как новатор, попытавшийся придать историографии новую форму и влить в нее новое содержание.

* * *

Известия о жизненном пути Абу-л-Фазла Бейхаки весьма скудны, как впрочем о многих других замечательных людях XI в., ученых, поэтах, государственных деятелях. Первоисточниками сведений о нашем авторе служат: Та'рих-и Бейхак («История округа Бейхак»), труд его земляка Абу-л-Хасана Али Бейхаки, известного в литературе под именем Ибн Фундук, — в этой книге, написанной через столетие (1167 — 1168 г.) после «Истории Мас'уда», составитель упомянул всех известных уроженцев этого округа, живших до него, в том числе Абу-л-Фазла, как одного из самых знаменитых дебиров; составленная в