Он вспомнил, как эта тетечка попыталась его отговорить от самоубийства. По факту ничего нового она ему не сказала. Ну, так Захар от нее чудес и не ждал. Он даже не понимал, зачем позвонил. Просто в толпе, образовавшейся у него дома, он вдруг почувствовал себя нестерпимо одиноким… Наверное, это вообще было глупо — бежать в толпу. В ней его одиночество ощущалось намного острее.

— Мне Ольгу надо.

— Ольги здесь нет. Но я могу с вами пого…

Захар оборвал вызов, даже не дослушав. Говорить с кем-то другим ему совершенно не хотелось. Зачем он вообще позвонил? Ах, да… Он искал номер аналитика. Захар тряхнул головой, поморщился, потому что от этого резкого движения боль в висках усилилась. Выругался, в который раз пообещал себе бросить пить и вернулся к работе.

Все следующие дни он, как обычно, пахал. В пятницу съездил к родителям. С тех пор, как его жизнь покатилась в тартарары, те здорово сдали. Это тоже давило. Захар чувствовал свою вину за то, что не сумел оправдать их ожидания. Его старикам ведь было по большому счету плевать, чего он в этой жизни добился. А вот внуков хотелось очень.

— Захарчик, ты бы, может, присмотрелся к какой-нибудь девочке с детьми? Разве мало таких? Пригреешь, как своих воспитаешь.

Захар сглотнул ставший поперек горла суп. Мама говорила с ним так… осторожно, как с душевнобольным. Или как если бы боялась его реакции. А ведь не сказать, что он сам об этом не думал. О том, чтобы с кем-то сойтись. Или о том, чтобы в принципе взять детей на воспитание. А хоть бы из того же интерната. Он был близок к осуществлению этого плана. На примете появилась даже подходящая женщина. Та, что спасла его из реки. Но у неё с другим любовь случилась. И он отошел в сторону. Потому что восхищение и благодарность — это одно. А любовь… Любовь — это совсем другое.

Сука любовь.

— Может, мам… Все может быть, — усмехнулся Захар. Потянулся к корзинке с хлебом и уставился на симпатичную открытку в форме сердца.

— Это папа мне подарил! — с гордостью пояснила мать, как будто это был, по меньшей мере, Мерседес. — На День влюбленных! Погоди… Совсем забыла. У меня ведь для тебя тоже кое-что есть!

Захар, конечно, смиренно принял валентинку. Сунул в карман. Но почти тут же засобирался домой. Дурацкий какой-то праздник. И парочек столько… Они преследовали его всю дорогу. Влюбленные и счастливые. Так что первым делом по возвращении Захар опять потянулся к бутылке. Остановился в последний момент. Выругался. Вылил пойло в раковину и, чтобы чем-то себя занять, полез в телефон. Но даже новостные сайты были сплошь в сердцах. Ну, вот и как здесь не свихнуться одинокому человеку? Найти еще более одинокого! На фоне которого твои собственные одиночество и никчемность покажутся пустяком. Захар открыл список контактов и набрал номер, который записал «неОля».

— Вы позвонили на горячую линию неотложной психологической помощи. Здравствуйте!

— О-ба-на! Ну, привет.

— Захар Иванович?

— Ну, ты смотри! Никак меня узнала. Вам там вообще кроме меня кто-нибудь звонит? — засомневался вдруг.

— Звонят. Просто у вас голос запоминающийся. — Захару показалось, что женщина на том конце связи смутилась. — Правда, сейчас уже не такой хриплый. Вы, наверное, вылечились?

— Что-то вроде того.

— Я рада. Признаться, я боялась, что та ваша прогулка по крышам обернется воспалением легких.

— Боялась? За меня, что ли?

— Ну, да… — и вот, опять смущение, которое она, впрочем, очень быстро подавила. — Так чем я могу помочь вам на этот раз?

— Да ничем. Можем просто поговорить. Ты смешная. Или у тебя вызовов много? — спохватился Захар.

— На удивление — нет, — тихо заметила неОля.

— Почему на удивление? — Захар встал. Вытащил зубами сигарету из пачки и снова вышел на террасу, завернувшись в плед.

— Потому что сегодня День святого Валентина. А в праздники обычно всегда аврал.

— Почему? — повторил, затянувшись.

— В праздничные дни люди ощущают свою ненужность острей. Мнимую ненужность, — поспешно исправилась.

— А ты?

— Что я?

— Ощущаешь свою ненужность? Или у тебя кто-то есть? — спросил Захар и только потом подумал о том, как это глупо. У нее могли быть муж, дети или даже внуки. Нет, голос неОли звучал довольно молодо, но ведь это ни черта не означало. — Тебе сколько лет вообще? — добавил поспешно.

— Двадцать четыре! — выпалила девица. — Но вы не должны… Вас это не касается.

Двадцать четыре. Дите совсем. Может, потому и старается. Бомжей, вон, вроде него, спасает. Захар скосил взгляд на расстилающийся под ногами город.

— А вам?

— Я уже старый и потасканный. Так расскажи мне, неОля, что заставило девушку твоего возраста дежурить в День влюбленных на горячей линии для психов? Твой парень не обидится?

— Нет.

— Нет — не обидится?

— Нет у меня парня! Хотя это не ваше дело. И линия эта не для психов.

— А для кого?

— Для всех, кому нужно выговориться.

— Ну, что ж… Тогда давай поговорим.

— О чем же вы хотите поговорить?

— Да пофигу. О чем угодно. Например, я бы с интересом послушал, что заставило молодую двадцатичетырёхлетнюю девочку работать в День влюбленных?

— Я не девочка! — возразила Варя, а потом, осознав двусмысленность фразы, с ужасом замолкла и захлопнула ладонью рот. Если так будет продолжаться и дальше — ей придется крепко задуматься о смене рода деятельности. Ну, нельзя в ее случае… нельзя ляпать что-то бездумно. Она и не ляпала. По крайней мере, до этих пор. Варя только в разговорах с Захаром Ивановичем давала маху. Уж больно его голос сбивал с толку. Она так странно на него реагировала, что это было даже пугающе. В первый раз еще могло показаться, но во второй — вряд ли. Варя скосила взгляд на свою лежащую поверх журнала руку. Кожа вся сплошь в пупырышках. Вот же черт!

В ответ на ее промах Захар Иванович тихо хохотнул. Этот смешок тоже был такой… колючий, что ли? Будто он вовсе разучился смеяться, а она вернула ему эту способность. Варя поежилась и взволнованно облизала губы.

— Мы не должны говорить обо мне, — заметила твердо.

— О чем же нам говорить?

— О том, что вас беспокоит.

Варя поудобнее устроилась на диване. Откинула голову на подлокотник. После небывалого снегопада случилась оттепель. Крыша начала подтекать, отчего желто-коричневые пятна на потолке вновь поменяли свои очертания. Раньше Варя могла в них разглядеть медведицу с медвежонком, а теперь в контурах пятен угадывался одногорбый растолстевший верблюд.

— Это неинтересно.