— Пойдем домой, — неожиданно для самого себя предложил Яша.

— Нельзя мне, Яшко. Я приду… Потом приду… Позже как-нибудь.

Яше стало обидно. Алексей никогда ничего не скрывал от него, и вдруг на тебе! Ему захотелось швырнуть Алексею его подарки и даже нож с наборным черенком, расплакаться и убежать. Он встал с места, отряхнул брюки:

— Ну, я пошел.

— Подожди, Яшко. Посиди еще немножко, — поднялся со скамейки и Алексей.

— Да чего же ждать? Темнеет уже.

— Ничего, — взял Алексей брата за руку. — Подожди. Может быть, и в самом деле вместе уйдем.

За калиткой заурчала и остановилась машина. Яша почувствовал, как вздрогнула рука брата. Тетя Ксеня поднялась, что-то сказала ребятишкам, и те поспешно ушли в дом, а она потащила вслед за ними корзину с виноградом.

Скрипнула калитка. Вошли двое и направились по виноградной аллейке прямо к сарайчику, к братьям Гордиенко. И чем ближе они подходили, тем шире и удивленнее раскрывались глаза Яши. Прямо к нему шел высокий, затянутый портупеями капитан — дядя Володя и улыбался спокойно и весело, как тогда, под Большой Аккаржей.

— Ну, здравствуй, Яков Гордиенко — капитан Хива! — протянул он сильную руку Яше. — А я уже боялся, что ты эвакуируешься со своей спецшколой. Вот и приказал Алексею вызвать тебя, так сказать, к месту службы.

Капитан оглянулся вокруг, прислушался, кивнул Алексею:

— А не пойти ли лучше в хату?

Алексей согласно кивнул головой и тотчас скрылся за виноградной шпалерой веранды.

— Воевать в летучем отряде не передумал? — спросил капитан, переступив порог чистенькой горницы.

— Где же тот отряд, дядя Володя?

— А отряд здесь и есть. Только обмундирование в пашем отряде бойцам не положено, Яшко. Вот видишь, все в гражданском. И я тоже военную форму сегодня последний день ношу. Мы — разведчики. Понятно?

— Разведчики, которые через линию фронта ходят?

— Нет, то другие, фронтовые разведчики. Не мы через линию фронта, а фронт через нас пройдет. Все уйдут, а мы останемся и будем воевать, будем бить фашистов из подполья. Теперь понятно?

— Понятно.

— Ну, коли понятно, тогда знакомься. Вот Петр Иванович Бойко, твой будущий командир.

Яша повернулся к тому, кто вошел в комнату следом за капитаном, и оторопел от удивления: перед ним, улыбаясь, стоял Вовкин отец.

— Антон Брониславович?..

Присутствующие рассмеялись.

— Э-э, Яшко! Так не годится, — устало садясь за стол, сказал капитан. — Разведчики зовутся не так, как их когда-то отец с матерью нарекли. Стал разведчиком — забудь все прошлое, даже свое имя. И ты забудь, Яшко, про Антона Брониславовича Федоровича. Среди разведчиков нет такого. Есть Петр Иванович Бойко. Ясно?.. И я теперь уже не дядя Володя, а товарищ Бадаев.

— Вот это да-а… — протянул Яша, не спуская глаз с Антона Брониславовича.

— Что ты на меня уставился, Яков? — рассмеялся Федорович, приглаживая ладонью вьющиеся красивые, как у Вовки, волосы. — Мы ведь старые знакомые, а ты и поздороваться забыл.

— Забудешь! Тут «мама» выговаривать забудешь! Мне такое наплели про вас, дядя Антой… тьфу ты, Петр Иванович.

— Небось прежняя жена моя жаловалась? Так это, брат, дело такое…

— Она само собой… Недавно я одному фармазону за вас фонарей под глаза навешал.

— С чего бы вдруг? — удивился Федорович.

— Дезертир, говорит, Антон Брониславович. Я ему втолковываю, что коммунист не может быть дезертиром. А он свое: дезертир да дезертир. Ну и пришлось…

— Кто же это такой? — краснея, спросил Федорович.

— Да так, один… Ну, я ему еще устрою желто-зеленую жизнь. Он еще увидит небо в мелкую крапинку, морское копыто!

— Постой, постой, Яшко, — перебил Бадаев. — Ты сам слышал, когда Федоровича называли дезертиром?

— Ну, дядя Володя! Вот честное…

— Так это же прекрасно! Завтра же попрошу в штабе написать во все райвоенкоматы письмо о розыске дезертировавшего лейтенанта стройбата Федоровича Антона Брониславовича.

— Ну что вы, Павел Владимирович! — даже сквозь сильный загар заметно было, как побледнел Федорович. — Ведь вы же знаете… Я же…

— Я все знаю, Петр Иванович! А вот фашисты не знают, и документ о дезертирстве из Красной Армии может вам пригодиться. Лучшее свидетельство о благонадежности. Так-то, Петр Иванович!.. Да вы садитесь, товарищи.

Алексей и Яша присели на табуретки, только Федорович растерянно переминался с ноги на ногу.

— Оно, конечно… по как бы чего не вышло…

— А, по-моему, райвоенкоматы уже эвакуировались, и та штабная бумага к ним не попадет, — вставил Алексей.

— Опять же прекрасно! — усмехнулся Бадаев. — Эти письма попадут прямо в руки гестаповцев вместе с захваченной ими почтой. Наверняка!

Федорович продолжал топтаться, жалобно поглядывая большими глазами то на Алексея, то на Яшу, будто просил у них защиты. Яше жалко стало Антона Брониславовича — такой позор на себя принимать ни за что ни про что! Дезертир! Да таких, отец рассказывал, еще в гражданскую войну без суда расстреливали!

— Так дезертиром-то будет числиться Федорович, а я-то под фамилией Бойко жить буду…

— В нашем деле всяко может быть, — уже строго сказал Бадаев. — А вдруг тебя опознают и донесут в гестапо, что Бойко и Федорович одно и то же лицо? Вот ты тогда и скажешь, что в дезертирах, мол, пришлось фамилию сменить…

— У меня же… У меня же сын! — схватился за голову Федорович. — Что Володе скажут о его отце!

— Сын ваш эвакуируется вместе со спецшколой, знать о вас ничего не будет, как и многие сыновья о своих отцах. А после войны гордиться вами будет. Ясно?

За окном совсем стемнело. Во двор вошли какие-то люди. Начали выгружать из машины тяжелые ящики с оружием и боеприпасами. Антон Брониславович и Алексей пошли в сад показывать заранее подготовленные тайники.

3. Матрос с эскадренного броненосца

На стене под стеклом старый-старый снимок. Его, наверное, вырезали из какого-то журнала или книги, и, хотя плотная бумага малость пожелтела и выцвела от времени, снимок хорошо сохранился. Низкие борта плавучей крепости будто впаяны в стальную гладь моря. В серое небо поднимается белая мачта с артиллерийскими площадками, дальномерными рубками, сигнальными мостиками. Яков Кондратьевич закрывает глаза и видит, как огромное красное полотнище флага взмывает по тонким плетеным канатикам-фалам к самой вершине мачты — клотику. Видит жерла орудий, которые, кажется, вот-вот вздрогнут от залпа и окутают корабль клубами порохового дыма, как тогда, в январе восемнадцатого, когда команда эскадренного броненосца пришла на помощь одесским рабочим, восставшим против гайдамаков. Десять лет своей молодости отдал Яков Кондратьевич этой плавучей крепости.

Рядом со снимком броненосца — фотография бравого моряка: лихо заломленная бескозырка с тисненными золотом литерами на ленте «Синоп», белая форменка с вырезом широкого