и их окружению. Но нам может показаться, что эта выгода недостаточно распространена, чтобы быть оправданной. Как минимум, мы должны тщательно оценить, какие выгоды получает та или иная часть людей, и в соответствии с этим судить о том, насколько рациональна та или иная война. Хотя мы увидим, что в этом отношении войны значительно различаются, в целом мы увидим, что большинство из них нерациональны с точки зрения таких средств и целей.

Однако войны могут быть направлены и на достижение желаемых, но нематериальных целей, таких как слава, честь, удовлетворение гнева, месть, идеология. Власть также может быть самоценной целью. Фридрих Ницше писал: "Что есть добро? То, что усиливает в человеке чувство власти, волю к власти, саму власть. Что есть зло? - То, что проистекает из слабости. Что такое счастье? - Ощущение того, что сила возрастает, что сопротивление преодолевается. Не довольство, а еще большее могущество; не мир любой ценой, а война.

Командиры могут получать внутреннее удовольствие от доминирования над другими людьми, независимо от того, какие еще преимущества они могут получить. Они получают удовольствие от эмоций, которые вызывают у подчиненных и покоренных народов, - от обожания и восхищения, уважения и зависти до ненависти, страха и полного ужаса. Чингисхан, по преданию, сказал: «Самое большое счастье для человека - преследовать и побеждать своего врага, захватывать все его имущество, оставлять его замужних женщин плакать и причитать, ездить на его мерине, использовать тела своих женщин как ночную рубашку и опору, смотреть на их розовую грудь и целовать ее, сосать их губы, которые так же сладки, как ягоды их грудей».

Политкорректность не позволяет современным лидерам говорить подобные вещи, однако власть остается опьянением, которое, возможно, не нуждается в ином оправдании. Как сказал философ и политолог Раймон Арон: "Удовлетворение от amour-propre, победы или престижа не менее реально, чем так называемое материальное удовлетворение, например, приобретение провинции или населения". Эти удовлетворения в какой-то мере невыразимы, их нелегко оценить количественно. Кроме того, они могут принести не пользу, а бедствие всему народу. Стремление "государственных деятелей" к статусу, престижу и почету для себя и своего государства является важным источником войны, независимо от того, какие еще выгоды они могут от этого получить. Более того, чувство восторга и наслаждения властью может даже просачиваться в широкие слои населения, как это, вероятно, происходило у римлян и монголов и происходит сегодня у многих американцев, гордящихся военной мощью своей страны, которая, как им кажется, повышает их собственное эго.

Когда господство и слава являются желанными целями, это может соответствовать второй форме рациональности Макса Вебера - ценностной рациональности, которую он определял как "веру в ценность ради нее самой некоторой этической, эстетической, религиозной или иной формы поведения, независимо от перспектив ее успеха. . . . Чем больше ценность, на которую ориентировано действие, возводится в статус абсолютной ценности, тем более "иррациональным" в этом [инструментальном] смысле является соответствующее действие. Ведь чем более безоговорочно актор посвящает себя этой ценности ради нее самой, ... тем меньше он подвержен влиянию соображений о последствиях своего действия".

Его термин "ценностная рациональность" может показаться парадоксальным, но он, безусловно, подходит к гитлеровскому извращению рациональности. Многие влиятельные группы могут руководствоваться ценностями, преобладающими над всем остальным, - ценностями ненависти, славы, чести или идеологических преобразований. Правители, преследующие такие цели, могут точно рассчитать средства для их достижения. Но являются ли эти цели "рациональными"? Выгоды, которые они приносят, обычно распределяются очень неравномерно, больше всего выигрывает небольшая элита. Они могут свидетельствовать о безграничных амбициях, не имеющих места для отдыха, - о болезни бесконечного стремления, по выражению социолога Эмиля Дюркгейма. Главная проблема безграничного стремления к завоеваниям - количество загубленных жизней. Война - это своеобразная деятельность: она рассчитана на убийство очень большого количества людей, и это, безусловно, требует очень высокого уровня обоснования. Таким оправданием принято считать самооборону, но мы увидим, что это довольно эластичное понятие.

Поэтому я буду осторожно подходить к вопросу о рациональности войны, стараясь отличать средства от целей, ошибки от нерациональности, затраты от выгод, шансы на победу и социальные ограничения. Я пытаюсь оценить, кто выиграл и кто проиграл от обсуждаемых мною войн - для кого именно война была рациональной в смысле выгодной? Ответ часто почти ни для кого.

 

Определение военной мощи

Человеческие общества включают в себя конфликты и сотрудничество между людьми, обладающими различной идеологической, экономической, военной, политической или геополитической властью. Именно они обеспечивают ключевую динамику человеческой истории, направленную на развитие все более сложных и мощных обществ. Конфликты могут быть относительно мирными - с использованием сочетания идеологической, экономической или политико-дипломатической силы, или военными - с применением военной силы. Военная мощь может достигать желаемых целей и при простой угрозе, без последующей войны. Китайский военный стратег Сунь Цзы в VI веке до н.э. писал: "Высшее военное искусство - покорить противника без боя". Война - лишь один из способов достижения целей, и мы должны задаться вопросом, в каких обстоятельствах человеческие группы прибегают к военной силе для достижения своих целей.

Поэтому первая из трех дополнительных тем этой книги касается причин войны - когда, где, кем и почему выбирается война, а не мир. Если мы хотим достичь идеала Иммануила Канта о вечном мире, нам необходимо знать, чего следует избегать, что в противном случае может привести к войне. Я посвящаю восемь глав исследованию причин и рациональности войн на протяжении всей истории человечества.

Вторая дополнительная тема касается кульминации войны, сражений, и их цены в виде смерти или увечий. Я сосредоточен на изучении того, как солдаты - обычно мужчины - побуждаются к такому риску. Почему они сражаются, несмотря на высокую вероятность того, что в итоге погибнут или будут искалечены физически или психологически? Мало кому из солдат нравится сражаться, так как же они справляются со своими доминирующими психическими состояниями в бою, которыми являются страх и отвращение? Многие утверждают, что у солдат есть моральные устои, которые влияют на их поведение в бою. Управление страхом, отвращением и моральными качествами рассматривается еще в трех главах. В основном они посвящены войнам со второй половины XIX века до наших дней. Увы, такое сужение фокуса необходимо, поскольку это были единственные войны, в которых большинство солдат были грамотными и, соответственно, оставили письменные документы. Я должен извиниться перед моряками за исключение их опыта, но эта книга и без них достаточно длинная. Листовкам все же уделяется некоторое внимание, хотя, очевидно, только в ХХ и ХХI веках.

Третья дополнительная