внезапные засады. Элемент внезапности мог привести к разгрому и резне с последующим включением большинства женщин и детей побежденных в состав победителей. По доле погибшего населения эти эпизоды в наше время превзошли только геноциды, в которых также уничтожались женщины и дети. Однако это были достаточно редкие события, не характерные для обычных стычек аборигенов.

Ричард Г. Кимбер приходит к выводу, что «аборигены, по-видимому, не отличались от других народов Земли тем, что, несмотря на в целом гармоничную ситуацию, конфликты все же случались». Он также подчеркивает, что европейские поселенцы в Австралии совершили гораздо больше массовых убийств аборигенов. Ллойд Уорнер предположил, что смерть молодых мужчин позволила сохранить полигинные браки. Мир привел бы к серьезному конфликту между изголодавшимися по сексу молодыми мужчинами и вождями кланов, которые, как правило, имели более одной жены. Полигиния была распространена среди австралийских аборигенов, но не встречалась у большинства других охотников-собирателей. Кэрол Эмбер и Мелвин Эмбер согласны с Гатом в том, что австралийские аборигены были довольно воинственными, как и рыбацкие общины северо-запада Канады, что объясняется закреплением поселений вокруг естественных гаваней, которые создавали здоровый профицит. Калусы из южной Флориды представляли собой более экстремальный пример воинственной рыбацкой общины, совершавшей масштабные рабовладельческие набеги и способной содержать триста постоянных воинов.

Дуглас Фрай и Патрик Сёдерберг проводят более широкое глобальное исследование двадцати одного простого общества охотников-собирателей. В двадцати из них медианный уровень летальности за период от одного до трех лет составил всего три случая. Из этих инцидентов в 64% случаев один убийца и одна жертва - убийство или драка. Лишь в двенадцати случаях из этих двадцати группировок были убиты представители другой группировки. Таким образом, войны между группами были редки, а убийства - более распространены. Ни одна из этих двадцати групп не была австралийской. Исключительной была двадцать первая группа. На ее долю пришлось не менее 76% (тридцать восемь из пятидесяти) от общего числа межгрупповых споров, и это при семи сериях связанных между собой убийств, тогда как на долю остальных двадцати групп пришлось только две серии убийств. Девиантной группой оказались тиви из северной Австралии. Таким образом, коренные жители Австралии были достаточно агрессивны, в то время как в других местах охотники-собиратели воевали редко или не воевали вообще. Возможно, причина в том, что это были клановые общества, порождающие более крупные социальные единицы, резко отграниченные от других кланов. Гат опроверг утверждение Руссо о том, что первобытные народы по своей природе были мирными, но он не показал, что они были очень воинственными. Войны были редки.

По рассказам антропологов, живущих во внутренних районах Новой Гвинеи и не имевших контактов с белыми людьми, некоторые ранние войны были на редкость смертоносными. Мужчины двух групп встречались на поляне, , иногда по предварительному соглашению, и вставали в параллельные линии лицом друг к другу, находясь на расстоянии выстрела из лука или метания копья. Они кричали и размахивали оружием, а затем бросали или стреляли. Когда один или, возможно, несколько человек попадали в цель, бой прекращался, мужчины расходились, а жертву уносили в деревню. Ни одна из сторон не была способна к координации действий, необходимой для завоевания другой стороны или захвата ее территории. Рабы были бесполезны в их экономике, а увеличение территории имело лишь предельную ценность. У этих сообществ не было ни мотивации, ни возможности вести войну. Ритуальные бои были способом выплеснуть обиду и продемонстрировать свою честь и храбрость в относительно безопасной обстановке. Агрессивное поведение могло перерасти в насилие, но это ритуально регулировалось, чтобы не допустить того, что можно назвать войной.

Такие ритуалы могли быть более успешными, чем любые достижения дипломатов истории или современных международных институтов посредничества в конфликтах, спонсируемых ООН и другими организациями. На протяжении тысячелетий войны удавалось избегать, отчасти непреднамеренно, поддерживая смешанную экономику садоводства и охотничьего собирательства, из которой редко выходили войны, отчасти сознательно избегая развития классов и государств, развивая только то, что антропологи называют "ранговым" неравенством статуса без наследуемого неравенства материальных ценностей или политической власти. Если бы мы могли обойтись без классов и государств, то, вероятно, не было бы больше войн, что, конечно, утопическая перспектива.

Наиболее вероятный вывод состоит в том, что в догосударственных сообществах существовало межличностное насилие, но лишь изредка велись войны. Кристофер Кокер утверждает обратное, но только путем слияния двух подходов. Организованные войны могли возникнуть сначала в стационарных рыболовецких и сельскохозяйственных поселениях, дававших значительные излишки, и усилились с появлением классов и государств. Кит Оттербейн считает, что оседлое сельское хозяйство нормализовало организованную войну, но этому способствовали вооруженные банды, унаследованные от прежних групп охотников на крупную дичь. Война разрасталась, когда народы оказывались запертыми в пределах плодородной экологии, такой как болота и речные долины, и уже не могли убежать от нападавших без больших жертв. Их земли стоило защищать, а чужаки считали, что на них стоит нападать.

Ранние государства были окружены мобильными "варварами", которые занимались охотой и собирательством, добывали пищу, занимались подсечно-огневым садоводством или скотоводством. Джеймс Скотт отмечает, что в течение очень долгого времени большая часть населения Земли жила в таких общинах и лишь небольшое меньшинство - в государствах: первые воюющие шумерские государства появились "только около 3100 лет до н.э., более чем через четыре тысячелетия после первого окультуривания и оседлости", поскольку преобладала смешанная, децентрализованная экономика. Для объяснения появления государств и войн он подчеркивает рост зерновых культур, которые созревают все одновременно и очень заметны, их невозможно спрятать. Поэтому их можно облагать налогами, конфисковывать и складировать. Вооруженные бандиты могли делать это силой и становились праздным правящим классом, живущим за счет чужих излишков, которому помогали вооруженные свиты, городские стены, административная документация, войны за приобретение рабов - все это служило для того, чтобы загнать людей в клетку под свою власть. Так начинались почти все мировые цивилизации. Другие антропологи с этим не согласны, считая зернохранилища свидетельством коллективного пользования ресурсами. Дэвид Грэбер и Дэвид Венгроу предположили, что в ранних городах-государствах относительно эгалитарные и в некоторой степени "демократические" политические институты - такие как городские советы, ассоциации соседских кварталов и политические собрания, в которых участвовало много женщин, - чередовались с институтами, воплощавшими более сословное неравенство, аристократию, монархию и патриархат. Мы не можем определить, кто вел больше войн, хотя угрозы со стороны внешних народов часто заставляли эгалитарные группы брать под свою защиту вооруженных людей. Если этим людям удавалось удержать власть или побеждали пришлые "владыки-походники", уже имевшие в своем составе королей и аристократию, то в истории появлялись династические империи, а масштабы