старых временах, когда кока-кола имела свой подлинный вкус, когда можно было запросто отличить демократа от республиканца. Я знаю это. Я сам их слышал. Легкий бриз дул вдоль улиц, проникая сквозь противомоскитные сетки на окнах, и приносил с собой в дома легкий аромат жимолости и пробуждающейся любви, а зазубренные синеватые молнии разбивались о землю и будили ненависть. У нас случались ураганы и засухи, а речка, которая протекала рядом с нашим городом, имела дурную привычку разливаться. В мою пятую весну наводнение принесло на улицы змей. Потом сотни ястребов, словно черный смерч, спустились на землю и унесли змей в своих смертоносных клювах, а река незаметно вернулась в свои берега, как побитая собака. Потом показалось солнце, словно над городом прозвучал трубный глас, и над ржавыми, будто запятнанными кровью крышами моего родного городка заклубился пар.

У нас была своя чернокожая королева, которой было сто шесть лет. У нас был свой меткий стрелок, спасший жизнь Уайатту Эрпу[2] у кораля О-Кей. У нас было чудовище, которое жило в реке, и тайна, связанная с озером. У нас было привидение, которое витало над дорогой, преследуя черный гоночный автомобиль с языками пламени на капоте. У нас были свои Гавриил и Люцифер, а также мятежник-конфедерат, восставший из мертвых. У нас были иноземный завоеватель, мальчик с совершенной рукой, и, наконец, динозавр, преспокойно прогуливающийся по Мерчантс-стрит.

Это было волшебное место.

Мои воспоминания о мальчишеской жизни окутаны ореолом волшебства.

Я помню.

И хочу всем вам об этом поведать.

Часть первая. Призраки весны

Глава 1

До восхода солнца

— Кори? Просыпайся, сынок. Пора…

Я позволил ему вытащить меня из темной пещеры сна, потом открыл глаза и взглянул на него. Он уже был одет в темно-коричневую форму с его именем — Том, написанным белыми буквами поперек нагрудного кармана. Я учуял запах бекона и яиц, услышал радио, которое тихо играло на кухне. Гремели кастрюли и звенели стаканы: мама находилась в своей родной стихии, словно форель, попавшая в попутную водяную струю.

— Пора, — повторил отец и, включив лампу на столике рядом с моей кроватью, оставил меня потягиваться и прищуриваться, пока последние образы сна постепенно таяли у меня в мозгу.

Солнце еще не взошло. Была середина марта; за окном кроны деревьев трепал холодный пронизывающий ветер. Я мог почувствовать этот ветер, положив руку прямо на стекло. Когда папа вошел на кухню выпить кофе, мама поняла, что я проснулся, и сделала радио чуть погромче, чтобы услышать прогноз погоды. Весна пришла несколько дней назад, однако зима в этом году выдалась очень суровой и цеплялась за южные края острыми зубами и когтями, словно белая кошка. У нас не было снега — у нас вообще никогда не выпадает снег, — однако холодный ветер за окном исходил прямо из полярных легких Севера.

— Не забудь теплый свитер! — закричала мама. — Слышишь?

— Слышу, — ответил я и достал из комода зеленый шерстяной свитер.

Мою комнату освещал желтый свет лампы, слышалось приглушенное гудение калорифера. Здесь находились индейский ковер, красный, как кровь Кочиса[3]; стол с семью потайными ящиками; стул, покрытый иссиня-черным бархатом цвета плаща Бэтмена; аквариум с крошечными рыбками, такими прозрачными, что можно видеть, как бьются их сердца; уже упомянутый выше комод, к которому приклеены переводные картинки с самолетами моделей «Ревелл»; кровать со стеганым одеялом, вышитым родственницей Джефферсона Дэвиса[4]; чулан и полки. О да, полки! Коллекции бесценных сокровищ. На этих полках — куча моих книг, сотни комиксов: «Лига Справедливости», «Флэш», «Зеленый Фонарь», «Бэтмен», «Дух», «Черный Ястреб», «Сержант Рок» и «Рота „Изи“», «Аквамен» и «Фантастическая Четверка». Еще тут номера журнала «Жизнь мальчишки», а также дюжина номеров «Знаменитых монстров кинематографа», «Сенсаций экрана» и «Популярной механики». Журналы «Нэшнл джиографик» высятся желтой стеной, и я не без некоторого смущения должен признать, что могу на память указать, где в них расположены все картинки из африканской жизни.

Полки тянутся бесконечно. Моя коллекция стеклянных шариков мерцает в банке с завинчивающейся крышкой. Засушенная цикада ждет лета, чтобы снова запеть. Игрушка йо-йо модели Дункана, почти целая, если не считать того, что у нее лопнула веревка, и папа давно обещает ее починить. Моя маленькая книжечка образцов тканей, которую я получил от мистера Парлоу в магазине «Стэгг-шоп для мужчин». Вырезанные из этой книжечки лоскутки играют роль ковров в моих моделях самолетов, я выстилаю ими проходы между вырезанными из картона сиденьями. Серебряная пуля, отлитая Одиноким ковбоем[5] для охоты на оборотня. Пуговица времен Гражданской войны с формы солдата-южанина, потерянная в битве при Шайло[6]. Мой резиновый нож для выслеживания заползших в ванну крокодилов-убийц. Мои канадские монеты, ровные и гладкие, словно северные равнины. Я просто невероятный богач.

— Завтрак уже на столе! — позвала мама.

Я застегнул свитер, имевший тот же оттенок, что и рваная рубашка сержанта Рока. На коленях моих синих джинсов красовались заплаты — знаки доблести, свидетельствующие о моих смелых столкновениях с колючей проволокой и гравием. Моя фланелевая рубашка была такой красной, что могла привести в неистовство быка. Носки были белыми, как голубиные крылья, а кеды темны, как ночь. Моя мама страдала дальтонизмом, а папа любил в цветах максимальные контрасты. Так что со мной все было в полном порядке.

Забавно: иногда смотришь на людей, которые подарили тебе жизнь и ввели в этот мир, и видишь в них самого себя. Тогда ты понимаешь, что каждый человек является своего рода компромиссом природы. От мамы мне достались тонкий легкий костяк и волнистые темно-каштановые волосы, а от отца я получил голубые глаза и заостренный нос с горбинкой. У меня длинные пальцы моей матери, «руки художника», как она любила говорить, когда я выражал недовольство, что мои пальцы слишком тонки, густые брови моего отца и маленькая ямочка его подбородка. Я мечтал проснуться однажды в облике Стюарта Уитмена из «Полосы Симаррона» или Клинта Уокера в «Шайенне». Истина заключалась в том, что я был тощим, неуклюжим ребенком среднего роста и заурядной внешности, и казалось, что я мог слиться с обоями, если закрою глаза и задержу дыхание. Однако, невзирая ни на что, в фантазиях я выслеживал нарушителей закона вместе с ковбоями и детективами, которых нам каждый вечер показывали по телевизору; в лесах, которые начинались сразу позади нашего дома, помогал Тарзану сражаться со львами; в одиночку воевал с нацистами, уничтожая их. В нашу небольшую компанию входили