— Сколько времени?

Михаил Чарович вытащил на цепочке золотой «брегет», откинул крышку.

— До отплытия еще почти полчаса, без трех минут. Зачем тебе, Владочка? Мы отлично все успеем доесть. Нам еще должны принести бланманже и ликер. И мы, может быть, уговорим твою маму немного пройтись по пристани.

— Мне на почту надо.

— Отправить письмо? Что за блажь? Кому тебе писать?

— Моей школьной подруге, Анастасии Ланской. Мы состоим в переписке, но я давно не писала. А путешествие — отличный повод, чтобы возобновить переписку и…

— И письмо уже при тебе? Отдай мне, я передам.

— Нет. Оно… я его не закончила. Хотела дописать и отправить сразу…

— Не говори глупостей. Ты не успеешь, если будешь дописывать его в спешке. Лучше в каюте спокойно закончи письмо, а завтра утром на первой же остановке мы его и отправим. Не будем терять времени в ресторанах, а сразу отправимся искать почту.

Владислава прикусила губу. Она думала, что быстро добежит до почты, черканет пару слов на гербовой бумаге, опустит конверт в ящик — и станет ждать ответа. Казенная бумага должна убедить отца, что все серьезно. Что же делать, если отчим не собирается оставлять ее без внимания?

Громкий переливчатый рев прокатился над водой, ворвался даже в ресторан, заставив посетителей обернуться к двери.

— Мы опаздываем! — Владислава вскочила, от души благословляя эту случайность. — У вас, наверное, часы отстают.

— Нет, погоди, не торопись. — Отчим схватил ее за руку. — Куда бежишь?

Половина посетителей ресторана встала и направилась к выходу. Владислава с Михаилом Чаровичем вышли вслед за ними.

Они ожидали увидеть, как пыхтит и гудит их пароход, готовый пуститься в дорогу. Но навстречу, с верховьев, натужно пыхтя и тарахтя колесами, двигался другой пароход, такой же по размеру, с широкой двойной полосой по борту — широкой красной и узкой зеленой. Трубы и поручни были выкрашены в черный цвет, и даже металлические части тоже были в краске. На носу красовалась надпись «Цесаревич Андрей». Он явно торопился, и издалека послал предупредительный гудок. Потом еще один и еще. Они слагали какой-то ритм, и, услышав его, Михаил Чарович нахмурился.

— Требуют позвать представителей власти.

— Что? — не поняла Владислава.

— Если я еще помню морские и речные сигналы, это значит: «На борту больные. Опасно!»

— Больные?

«Цесаревич Андрей» не стал подходить к пристани. Он бросил якорь чуть в стороне, перекрыв тем самым «Царице Елизавете» путь. Стало ясно, что о том, чтобы вовремя пуститься в путь, и речи нет.

Владислава боялась, что отчим сейчас напомнит про письмо — мол, пока суд да дело, допиши и отдай мне, а я отправлю. Но тот был так заинтересован другим пароходом, что, казалось, забыл о падчерице.

Предупрежденные начальником пристани, через полчаса, когда «Царице Елизавете» пора было уже отчалить, появились дрожки, где сидели врач, исправник и двое городовых. Они пересели в лодку, которую кто-то успел подогнать к пристани, и решительно направились к пароходу, который застыл посередине реки.

Пассажиры «Царицы Елизаветы» столпились кто на обеих палубах, кто на пристани, и во все глаза смотрели, что происходит. Звучали тревожные и любопытные голоса:

— Интересно, а что случилось?

— Говорят, на борту парохода есть больные!

— Ужас! Надеюсь, ничего серьезного? Нет, что вы улыбаетесь? Есть же оспа, чума, холера, тиф… А вдруг там тифозные больные? Что же нам делать?

— А мы-то тут при чем?

— Ну как же? А зараза? Вдруг мы заразимся?

— Успокойтесь, нет никакой заразы. Мы же не на том пароходе.

— А что, если они сойдут на берег?

— И что тут такого?

— Как — что? Мы же будем рядом! Будем дышать одним воздухом с этими!

— Тогда не дышите!

— Вам бы все смеяться! А я ни минуты тут не останусь. Я сейчас же иду к капитану. Пусть снимается с якоря и скорее уплывает отсюда!

В толпе возникло движение — паникер старательно протискивался прочь. Ему что-то кричали вслед. Громко возмутилась какая-то женщина, которой он наступил на подол платья.

Отвлекшись на минуту на этого человека, Владислава просмотрела тот момент, когда на «Цесаревиче Андрее» произошли перемены. От борта отделилась лодка, стремительно направлявшаяся к берегу.

— Плывут! Плывут сюда! — послышались шепотки. — Интересно зачем?

— Держитесь от них подальше.

— О, еще один паникер! Да это городовой.

— Сейчас у него и спросим.

Люди настороженно следили, как лодка подходит к пристани. Гребли два матроса с «Цесаревича Андрея». Они остались в лодке, а поднявшегося на пристань представителя власти засыпали вопросами, что да как.

— Спокойнее, господа, спокойнее, — отвечал тот, протискиваясь сквозь толпу. — Не напирайте!

— Это не эпидемия? Нет, не эпидемия? — высоким пронзительным голосом лепетал какой-то старичок.

— Нет, господа, все в порядке. Просто один из пассажиров найден мертвым.

Толпа шарахнулась в стороны. Кто-то перекрестился, кто-то потянул с головы шапку.

— Слава богу, слава богу! — повторял старичок, крестясь. — Как же хорошо!

— Чего ж тут хорошего? Человека ведь убили, — возразили ему.

— Слава богу, что мы-то живы останемся!

Владислава стояла в стороне. Девушка внезапно поняла, что осталась одна — отчима не оказалось поблизости. Убежал? Отправился успокаивать маму? Как бы то ни было, она радовалась передышке. Хоть несколько минут побыть без его назойливого внимания.

К представителю власти шагнул один из пассажиров. Услышав его голос, Владислава узнала того самого мужчину с холодными цепкими глазами, который каких-то два-три часа назад утешал некую графиню.

— Я из полиции, — коротко промолвил он. — Что происходит?

— Несчастный случай, — ответил городовой. — Один из пассажиров найден мертвым. Врач констатировал, что…

— Я могу осмотреть тело и место преступления?

— А могу я узнать… э-э-э…

— Можете. — Мужчина полез во внутренний карман сюртука. — Вот мой паспорт и подорожная.

У городового глаза полезли на лоб, едва он бросил взгляд на бумаги.

— Третье отделение? В-вы? — прошептал он внезапно севшим голосом.

— Именно. Так что?

— Пр-рошу… — Служитель закона сделал широкий жест.

Владислава внимательно смотрела им вслед. Она лишь понаслышке знала о Третьем отделении Тайной канцелярии его величества, но слышала, что его представителей боятся все, даже обычные преступники. На вопрос, что же такого страшного было в Третьем отделении, округляли глаза и шепотом произносили одно-единственное слово: «Инквизиция». В гимназии девочки шептались, что инквизиторы всегда ходят в алых мантиях, чтобы не так была заметна кровь, а вот поди ж ты — с виду обычный человек в цивильном платье. Разве что подтянут и одет с иголочки — иные князья и графы не умеют так одеваться и держаться.