невозмутимо вернулся к завтраку, а я в очередной раз задумался о феноменальной наблюдательности моего друга. Мои размышления прервал вопрос мистера Эттвуда, добродушного и гостеприимного хозяина гостиницы, который обходил столики своего импровизированного пансиона.

— Не желаете ли наш petit dejeuner[6]?

— Будьте так добры.

Мистер Эттвуд махнул рукой, и к нашему столику подошел повар с подносом.

— Сам Джеймс Маршалл, а?! — произнес хозяин гостиницы, неторопливо кивая головой. — Каждый раз здесь останавливается!

К киванию головой добавилась довольная улыбка.

— А кто его спутники? — поинтересовался я.

— Лысый-то? Это его импресарио. Со своей дочкой. У бедняжки глаза больные, вот она и носит очки, через которые не видно, небось, почти ничего. Они тоже каждый раз у нас останавливаются.

Пока повар расставлял передо мной тарелки с завтраком, я спросил хозяина гостиницы:

— Скажите, мистер Эттвуд, как нам пройти к усадьбе «Три башни»?

— Стало быть, к его светлости с визитом собираетесь… Что ж, когда выйдете из гостиницы, пройдите буковую аллею, а после неё сверните на запад. До усадьбы идти мили три, не больше. Можете, конечно, на двуколке поехать — я вам свою дам. Но в такую погоду лучше пешком пройтись. Ну, я так думаю.

— Благодарю вас.

После завтрака мы последовали совету мистера Эттвуда и ничуть не пожалели об этом. Весенний утренний воздух и неторопливая прогулка между двумя рядами величественных буков, на которых едва появилась первая листва, умиротворяюще действовали на меня, и даже на лице Холмса появилось некоторое подобие благосклонной улыбки. На выходе из аллеи мы свернули налево и через три четверти часа подошли к зданию усадьбы. Это был особняк елизаветинских времён. Два флигеля располагались у него по краям, а центральный вход немного выступал вперед. Особняк был построен так, чтобы выглядеть похожим на букву «Е» — сказывалась мода трёхсотлетней давности среди британских аристократов показывать подобным образом верность королеве Елизавете. В торцах обоих флигелей возвышались примыкающие к ним башни, а ярдах в ста перед усадьбой стояла ещё одна старинная башня с огромным циферблатом на самом верху. Деревянные леса окружали башню почти до часов.

Мы подошли к главному входу в центре усадьбы и постучались. Дверь открыл молодой человек лет двадцати пяти, приятной внешности, среднего роста, с тёмными глазами и гладко зачёсанными черными волосами, одетый в строгий чёрный костюм.

— Добро пожаловать, джентльмены! — радушно произнес он и пригласил нас войти.

Когда мы зашли, он представился и осведомился:

— Я Экклтон, дворецкий. Как вас представить его светлости?

Холмс протянул визитку. Дворецкий взял из высокого пенала, стоявшего возле двери, небольшую серебряную тарелочку, положил на неё визитку Холмса, поклонился и ушёл. Через несколько минут он вернулся.

— Его светлость просит вас подождать в гостиной, джентльмены. Прошу следовать за мной.

Мы поднялись по двухпролётной парадной лестнице и прошли в гостиную. Молодой дворецкий оставил нас, и мы осмотрелись. Гостиная была больше похожа на центральный зал провинциального музея. Вдоль одной из стен гостиной висели картины, на другой стене возле нескольких старинных щитов и доспехов было развешано разнообразное старинное оружие. А в самом центре стены с картинами висел огромный, в полный рост, портрет. На нём была изображена красивая молодая женщина. Длинное зеленое платье выгодно оттеняло её распущенные огненно-рыжие волосы. Но сильнее всего привлекали внимание её глаза. Один глаз красавицы был ярко-голубым, а другой — ярко-зеленым. Я никогда не видел ничего подобного и засмотрелся на портрет. Холмс тоже уделил портрету некоторое время, а после стал внимательно рассматривать картины размером поменьше и оружие. Вскоре нас окликнул приятный женский голос:

— Мистер Холмс, доктор Ватсон!

Мы обернулись и увидели женщину, изображенную на портрете. На ней было другое платье, её рыжие волосы были заколоты на античный манер, но было невозможно не узнать это красивое лицо с глазами разного цвета. Рядом с женщиной стоял высокий худощавый мужчина. Далеко не все аристократы отличаются так называемой аристократической внешностью. И уж тем более большинство обладателей такой внешности не принадлежат к древним родам. Но в данном случае внешность соответствовала титулу. У мужчины было удлиненное лицо, римский нос с горбинкой, высокий лоб и глубоко посаженные темные глаза. На нем был надет строгий тёмно-серый костюм, но было видно, что этот человек будет выглядеть не менее благородно в любом из доспехов, стоящих вдоль стены гостиной. У меня не было сомнений, что перед нами герцог и герцогиня Ольнистер.

— Ваша светлость! — Холмс подошел к герцогине и поклонился, я последовал его примеру.

Герцог протянул нам руку. После двух крепких рукопожатий он холодно спросил Холмса:

— Что привело к нам знаменитого детектива?

— Мой друг доктор Ватсон — большой поклонник творчества Шекспира. Он по мере сил пытается привить мне любовь к театру. У меня выдалось несколько свободных дней и, по совету доктора Ватсона, я хотел бы увидеть постановки вашего фестиваля, — произнес Холмс.

— В таком случае — добро пожаловать, — голос герцога заметно потеплел, а суровое выражение лица смягчилось. — Может быть, вы хотите увидеть нашу коллекцию старинных изданий Шекспира? Я всегда говорю, что знакомство с Бардом следует начинать с первых фолио.

— С радостью, ваша светлость, — согласился Холмс.

— В таком случае, — улыбнулась ему герцогиня, — пройдемте в библиотеку.

Библиотека находилась в левом флигеле особняка. По дороге мы встретили Грету и юную леди Ольнистер. Они не забыли напутствие Холмса и не подали вида, что знакомы с нами. Грета сказала герцогине:

— Мы будем в саду гулять, — и девочка с немкой-гувернанткой прошли мимо.

Когда мы оказались в библиотеке, нашим глазам представилось приятное зрелище: вдоль каждой стены поднимались к высоким потолкам шкафы, заполненные книгами, а центр комнаты занимал обитый кожей письменный стол. На столе стояла фигурная бронзовая чернильница с перьями, а рядом с ней лежала стопка писчей бумаги. Вокруг стола располагались несколько резных стульев с высокими спинками. За столом, немного в глубине, отдельно стояла закрытая на замок стеклянная витрина. Под стеклом лежал раскрытый старинный фолиант. Холмс подошёл к витрине.

— О, мистер Холмс, это фолио — гордость моей удивительной жены и причина того, почему мы всегда открываем фестиваль постановкой «Макбета». Дорогая, — обратился герцог к супруге, — расскажи про свое открытие.

— Мне, право же, неловко, — смутилась герцогиня. — Просто я заметила, что знаменитый монолог Макбета… монолог, который Макбет произносит, узнав о смерти жены… не вполне соответствует характеру главного героя пьесы. И, напротив, этот монолог гораздо лучше подходит леди Макбет. А она перед смертью что-то пишет. Вот я и предположила, что текст этого монолога — не что иное, как предсмертная записка леди Макбет. И Макбет, когда