class="p1">— Выходит, девочка, которая так похожа на герцогиню, её племянница, так?

— Именно так. Но она не просто племянница, она дочь сестры-близнеца, а это гораздо ближе. Вы знаете, как близки близнецы. Помните, бедняжку Эллен Стоунер?

Я, конечно, помнил ту мрачную историю, когда Холмс спас бедную девушку, ударив тростью по вылезающей из вентиляционного отверстия индийской гадюке.

— Вы догадались, что у герцогини есть племянница, когда увидели букет, а в комнате девочки вы искали подтверждение своей догадке? — продолжил я.

— Еще очко в вашу пользу.

— Вы нашли подтверждение?

— Да.

— И что это было?

— Ничего, Ватсон.

Я с недоумением посмотрел на Холмса.

— Ватсон, когда у ребенка болеют глаза, ему капают капли, мажут мази, накладывают компрессы. Ничего из этого я в комнате девочки не увидел. Это означало, что темные очки нужны не для того, чтобы облегчить болезнь, а для того, чтобы…

Тут Холмс сделал паузу и посмотрел на меня, ожидая, что я продолжу его мысль.

— Чтобы скрыть цвет её глаз! — догадался я.

— Совершенно верно. Один — голубой, а другой — зеленый. Глаза её светлости — явление довольно редкое. Каждый, кто увидел бы такие же разноцветные глаза этой девочки, заподозрил бы родственную связь. К тому же на расческе девочки я увидел волос. Несложно было определить, что это ярко-рыжий волос, покрашенный в черный цвет. Кстати, раствор кокаина в содовой великолепно смывает краску с волос. Осмотрев комнату, я был абсолютно уверен, что девочка, которая там живет, — дочь покойной сестры-близнеца герцогини. Зная, как обычно близки сестры-близнецы, я предположил, что девочку используют для шантажа.

— Допустим, злоумышленники вымогали у герцогини деньги. Но я всё равно не понимаю, зачем вы сожгли башню с часами?

— Я думаю, что если бы речь шла лишь о деньгах, то герцогиня выкупила бы свою племянницу за любую сумму. Но злоумышленники требовали от герцогини нечто гораздо более ценное, чем деньги. И сожгли мы не часы. Вернее, не совсем часы. Ватсон, вы помните ту забавную историю с нарисованными танцующими фигурками?

— Конечно! Вы тогда разгадали этот сложный шифр из пляшущих человечков.

— Нет, мой друг, тот шифр был очень прост. Есть множество других шифров, описание которых я когда-нибудь включу в монографию по расшифровке. Но есть один способ зашифровать текст так, что расшифровать его становится невозможно. Для этого нужен специальный ключ — невероятно сложный набор чисел. Не зная этого ключа, никто не сможет расшифровать содержание текста.

— Даже вы? — с недоверием спросил я.

— Ватсон, вы преувеличиваете мои скромные способности. Но даже я.

— И вы хотите сказать, что эти сгоревшие часы…

— Были не просто часами. Мы с вами сожгли криптограф Уитстона. Предпоследний, я полагаю.

— Холмс, вы опять говорите загадками! Что за криптограф? Кто такой Уитстон? Почему предпоследний?

— Чарльз Уитстон был одним из величайших британских изобретателей. Он придумал множество замечательных вещей, в том числе и телеграф. А еще он создал криптограф — уникальное устройство, которое производит ключи для идеального шифрования. До сегодняшнего дня я полагал, что единственный криптограф хранится в подвалах Адмиралтейства. Работает это устройство крайне медленно — производит по одной новой цифре ключа в день. О нем почти никто не знает — его видели всего несколько человек, которые отвечают за тайные сообщения в командовании британского флота. Уверен, что вы можете представить, какую ценность представляют шифровальные ключи Адмиралтейства для врагов Британии.

— Я, кажется, начинаю понимать… Старый герцог Ольнистер работал над внедрением в Британии телеграфа. Он был знаком с Уитстоном…

— Блестяще, Ватсон! Я тоже думаю, что модель криптографа в башне — результат их сотрудничества. В часах башни было небольшое окошко, в котором каждый день ровно в полдень можно было увидеть новую цифру ключа. А герцогиня во время своих наблюдений за птицами замечала новые цифры в подзорную трубу.

— Но почему криптограф не был уничтожен? — спросил я.

— Думаю, его сперва сохранили на случай, если что-либо произойдет с тем, который хранится в Адмиралтействе. А потом о нём забыли: так иногда случается с секретами, о которых мало кто знает. Уитстона давно нет в живых, а старый герцог уже мало что помнит. Но кто-то узнал про криптограф и нашел способ шантажировать герцогиню. Надо отдать должное её мужу, я редко видел столь благородное поведение.

— А что он сделал?

— Он что-то подозревал, поэтому выдумал свою ревность и практически не расставался с женой. Ей нужно было передавать Джеймсу Маршаллу шифровальные ключи, но муж всегда был поблизости. Почта слишком ненадежна для столь важных вещей, а довериться герцогиня никому не могла. Поэтому ей пришлось воспользоваться своим открытием о пропущенной ремарке. Каждый фестиваль открывался постановкой «Макбета», и она перед спектаклем записывала ключ и передавала его Джеймсу Маршаллу, исполнявшему Макбета, под видом письма от леди Макбет. Какое всё-таки необычное и талантливое решение!

— Но почему герцог не обратился в Скотленд-Ярд?

— Ищейки Скотленд-Ярда вряд ли бы что-либо обнаружили. А если бы обнаружили, то герцогине бы грозила виселица за измену. К счастью, у герцога хватило и терпения, и доверия. Но когда он увидел племянницу жены, всё разом переменилось. Долгие годы беспокойства за любимую женщину и роль этого… как его зовут? Макдуфа?… сделали своё дело. Он не сразу отправился в павильон. Когда я вышел из оружейной, он только направлялся на сцену, а в руках у него был длинный звенящий свёрток.

— Там был меч?

— Один меч не звенит, Ватсон, — сказал Холмс и опять выжидающе посмотрел на меня.

— Вы хотите сказать, что в свёртке были два меча?

Холмс кивнул.

— Значит, на сцене была дуэль? — вскричал я.

— Именно. Должен признать, я первый раз смотрел «Макбета», причем значительную часть пьесы мы пропустили, да и само представление не было закончено, но сцена поединка определенно была успешной. Мне очень понравился монолог, который Джеймс Маршалл произнес с мечом в руках, когда понял, что герцогу всё известно, а поединка не избежать. Может, что-то и есть в этом вашем театре…

За следующие несколько минут я несколько раз открывал уже было рот, чтобы что-то сказать Холмсу, о чем-то спросить его, но в последний момент останавливался. Слова Холмса практически перевернули мои представления о том, что произошло. Джеймс Маршалл, великий актер, оказался шпионом и шантажистом. Герцог Ольнистер, бездельник-аристократ, проявил благородство, достойное своих предков-рыцарей. Я стал свидетелем последнего монолога Маршалла, монолога, который актер произнёс, зная о неминуемой дуэли. Сама мысль о том, что Холмс не только понимал произошедшее, но и всё это устроил, в очередной раз убеждала меня в сверхъестественных способностях моего друга. Время от времени я поворачивал