Полагаем, что скандал мало способствовал миру и уюту в доме на Сенной площади. Были у Куприных трагедии и похуже отставки: в августе 1869 года они похоронили уже третьего сына, Бориса. Любовь Алексеевна решила вымолить чудо. С ее слов мы знаем первую легенду биографии писателя:

«Когда я почувствовала, что вновь стану матерью, мне советовали обратиться к одному старцу, славившемуся своим благочестием и мудростью.

Старец помолился со мной и затем спросил, когда я разрешусь от бремени. Я ответила — в августе. “Тогда ты назовешь сына Александром. Приготовь хорошую дубовую досточку, и, когда родится младенец, пускай художник изобразит на ней — точно по мерке новорожденного — образ святого Александра Невского. Потом ты освятишь образ и повесишь над изголовьем ребенка. И святой Александр Невский сохранит его тебе”»[14].

Любовь Алексеевна все исполнила. 26 августа 1870 года она родила сына. 30 августа при крещении в Покровском соборе, колокольня которого и по сей день стоит в Наровчате, назвала его Александром. Икону заказала. И чудо произошло: святой Александр Невский сохранил жизнь Саше Куприну. Он хранил его почти 68 лет во всех крутых передрягах, ибо жизнь этому младенцу выпадет экстремальная, и он не слишком будет ее ценить. Современники в один голос утверждали, что Куприн отличался редким, богатырским здоровьем, что другой на его месте, предаваясь стольким порокам и рискам, давно бы сгинул. Так и запишем: слава небесному покровителю!

Саша мог погибнуть еще на первом году жизни, если бы заразился от отца холерой. 22 августа 1871 года Иван Иванович скончался. Когда его сын вырастет и станет знаменит, предпочтет эту, такую скучную, смерть приподнять до романтической, рассказывая первой жене, что отец был военный врач и погиб во время холерного бунта.

Любовь Алексеевна Куприна в 33 года стала вдовой. На руках сироты: Софье десять лет, Зине — восемь, Саше — год. Поднять детей самостоятельно она бы не смогла, поэтому начала хлопотать о помощи и обивать пороги. Надо полагать, были задействованы все связи, близкие и дальние родственники, покровители, благодетели... Софью удалось определить в Петербург, в закрытый женский институт принцессы Ольденбургской; Зину — в Московский Николаевский сиротский институт.

Саша, малыш с непропорционально большой, крепкой головой (судя по фотографии в трехлетием возрасте), еще не понимал, что жизнь, едва начавшись, уже сыграла с ним скверную шутку. Пока что он бегал по Сенной площади и очаровывался неким кучером, о котором вспоминал даже в старости. Это была счастливая пора неведения и покоя. Наровчат так и останется для него каким-то сказочным царством, где была нормальная, «домашняя» жизнь. Таким он предстанет в рассказе для детей «Храбрые беглецы» (1917).

Беглецами стали сами Саша с мамой. Пристроив дочерей, Любовь Алексеевна продала дом и, судя по документам[15], в феврале 1874 года уже находилась с сыном в Московском Вдовьем доме.

Так начались скитания нашего героя по казенным заведениям.

В ближайшие двадцать лет жизнь сироты будет подчинена уставу. «Трехлетним мальчишкой меня привезли в Москву, — рассказывал Куприн, — и с этого возраста вплоть до 19 лет я не выходил из казенных заведений, сначала Вдовий дом, что в Кудрине, потом Разумовское сиротское училище, затем кадетский корпус и военное училище. Да надо по правде сказать, что и четыре года моей офицерской службы были тем же закрытым пансионом»[16].

За этим признанием стоит сокровенное. Год за годом в Саше убивали личность и равняли его по линейке. Едва начав осознанно относиться к окружающему, он уяснил, что живет на земле из милости, что должен молчать, слушать и повиноваться, что полностью зависит от прихотей чужой воли. Защитить было некому, а горячая кровь бросалась в голову. «Я самолюбив до бешенства и от этого застенчив иногда до низости, — признался он как-то Бунину. — А на честолюбие не имею даже права»[17]. Близко знавший писателя Федор Дмитриевич Батюшков утверждал, что «подавленное в раннем детстве проявление своей личности впоследствии вылилось в обратное чувство — в желание наивозможно полнее развить и утвердить свое “я”, нередко приводившее к проповеди индивидуализма и к резким и неожиданным поступкам. В нем была какая-то трещина, что-то наболевшее, давнее, накопившееся в результате разных превратностей в жизни, вследствие чего он не раз относился с предубеждением к людям»[18].

Сиротское детство во многом сформирует характер и социальное поведение Куприна. Останется привычка жить коллективом и делиться, бить предателей и доносчиков. Безалаберное отношение к деньгам и неприхотливость в быту также останутся. Стремление погреться у чужого семейного очага — тоже, а вместе с ним любовь к обрядам: крестинам, сватовству, венчанию. У него будут сложности в собственной семейной жизни: мальчик-сирота, не помнивший отца, он не знал, как нужно строить эти отношения. Наконец, его много обижали и унижали, и он будет жестоко мстить. Но об этом в свое время.

Пока же Саша потерялся в гулких коридорах и огромных сводчатых палатах Вдовьего дома. Он много напишет о нем, оживит и компаньонок матери, и швейцара Никиту, но в первую очередь запахи: аромат «травы пачули, мятного куренья, воска и мастики от паркета и еще какой-то странный, неопределенный, целый запах чистой, опрятной старости, запах земли» («Святая ложь», 1914). Такова уж особенность картины мира Куприна: прежде всего — запах.

Здесь действительно содержались в основном пожилые дамы; Любовь Алексеевна была самая молодая и почтительно называла их «вдовушками». Не лучшая компания для ребенка: вдовушки Сашу, конечно, баловали, но и ломали ему психику. Фанатично набожные, они научили его перед сном закрещивать мелкими крестами щелочки между телом и одеялом. Они забили его голову мрачными историями о святых отшельниках, муках ада и в довершение внушили страх перед грозой. Мальчишке снились кошмары, он плакал по ночам.

Можно себе представить, сколько плакала его мать. Любовь Алексеевна поставила на себе крест ради детей. Всё правильно, цель святая. Но характер свой, княжеский, пришлось ломать. Теперь она была всецело во власти настоятельницы и других, более мелких, деспотов: нужно выйти в город — получи «билет», хочешь остаться ночевать у родственников — если позволят, к ужину опаздывать ни в коем случае, характер свой показать — рискуешь. Она бывала жестока к сыну. Кошмаром из детства стала для него позже описанная картинка: «...мать наказывала его тем, что привязывала его тоненькой ниткой за ногу к кровати, а сама уходила. И маленький... сидел покорно целыми часами. В другое время он ни на секунду не задумался бы над тем, чтобы убежать... но нитка! — нитка оказывала на него странное, гипнотизирующее действие» («Поединок», 1905). Так впоследствии он обвинял мать, которая читала эти строки: мама, как же ты могла...