Поступив в колледж, я восхищался мозгом и, изучив его анатомию, психологию и химию, захотел понять, как заболевания вроде Альцгеймера, Паркинсона или Хантингтона влияют на его нормальную работу. Когда мозг подвергается влиянию различных болезней, то в работе нашей нервной системы начинают происходить удивительные вещи: некоторые люди полностью теряют способность засыпать – это спорадическая фатальная инсомния; другие двигают конечностями во время сна, часто травмируя при этом супруга, – это поведенческое расстройство быстрого сна; у третьих вдруг развивается убеждение в том, что кто-то заменил ее/его супруга/супругу, – это синдром Капгра.

На самом деле медицинское образование убеждает в печальной реальности работы с пациентами, имеющими заболевания мозга. Термин «врачеватель» с трудом можно использовать в неврологии, ведь доктор здесь чаще всего ставит диагноз, а не лечит. Медицинская школа по акушерству дает нам счастливых матерей и чудесных малышей; торакальная хирургия исцеляет сердце; и даже в онкологии есть люди, излечившиеся от рака. Но я понимал, почему мои одногруппники не хотели становиться неврологами: быть врачом-мозговедом – на 99 % значит не лечить людей, а ставить диагнозы, знание которых не поможет им избавиться от болезни Альцгеймера, болезни Лу Герига, лобно-височной деменции и т. д. Мы беспомощно наблюдаем, как прямо на наших глазах сбой в работе нервной системы лишает пациента его личности. Стало ясно, что самые большие неудачи медицины связаны с этими нейродегенеративными заболеваниями. Я надеялся, что, став ученым в области неврологии, я больше узнаю о них и пролью немного света на причины их возникновения.

Парадоксально, но специалисты в области неврологии учили меня готовиться к неудачам. Они просто повторяли, как попугаи: «При болезни Альцгеймера ничего нельзя предотвратить, излечить или приостановить». И это считалось фундаментальным принципом, который не оспаривался. Греческий философ Эпиктет говорил: «Невозможно начать изучение того, что, как ты думаешь, уже знаешь». Таким образом, мы концентрировались на диагностике, на нейроанатомии и нейрофизиологии, на нейрохимии и нейрогенетике – на всем, за исключением новых подходов в терапии. Со временем я отказался от идеи исцеления и сконцентрировался на желании стать неврологом.

После многих лет обучения я так проникся мыслью о том, что нейрогенеративные болезни являются терминальными и не подлежат лечению, что решил стать экспертом по неудачам. Как говорил Уолт Дисней, есть два типа людей: люди «да, если» и люди «нет, потому что»[6]. Люди «нет, потому что» всегда назовут тебе множество причин, почему новая идея обречена на провал, в то время как люди «да, если» укажут на то, что если вы примете в расчет некоторые особые моменты, то ваша идея, возможно, приведет к успеху. Так родился Диснейленд, так люди высадились на Луну, создали Интернет и совершили другие важные открытия.

Я понимал, что стал человеком «нет, потому что», специалистом, вооруженным мириадами великолепно отточенных, сложных технических и научно запутанных деталей, объясняющих, почему ничего нельзя сделать для тех, кто страдает от болезни Альцгеймера. Я стал посвященным в духовный сан служителем Церкви Нет Надежды. Я объяснял всем страдающим членам семьи, что император Альцгеймер носит одежды невозможности, и, хотя мы не видим его, как профессионал, я могу заверить, что он на самом деле находится здесь. Сказать, что такая работа угнетает, – это ничего не сказать.

Потом я решил отказаться от безнадежности нейродегенеративных клиник (я двадцать лет не принимал пациентов) и учредить лабораторию по изучению фундаментальных биохимических механизмов, ведущих к смерти клеток мозга и синаптических связей. Что идет не так? Как это начинается? Почему болезнь так распространена? У меня была мысль вернуться в клинику, если мы с моей лабораторной группой сможем найти что-то обещающее.

Итак, хорошие и плохие новости одни и те же: поскольку о болезни Альцгеймера опубликовано уже более 100 000 работ, можно, в сущности, отвергнуть любую новую теорию на основании того, что об этом уже говорили. Действительно, почти невозможно выступить с теорией, которая бы соответствовала всем многочисленным данным, которые уже опубликовали. Быть может, Альцгеймер и вправду заболевание, не поддающееся успешному лечению?

Я думал о будущем, о том моменте, когда через пятьдесят или сто лет движения по дороге какая-нибудь группа найдет точную модель болезни Альцгеймера, которая прояснит многочисленные и различные открытия при исследованиях – от эпидемиологических и генетических до патологических – и критически осмыслит и предскажет эффективное лечение, а также объяснит многочисленные неудачи. Что будет у этой группы из того, чего не было у нас? Какой шаблон она сумеет разрушить, который мы не разрушили?

Все предшествующие теории объясняли лишь маленькие фрагменты общей картины (некоторые моменты, связанные с генетикой, что-то из патологии, что-то из эпидемиологии, например), но ни одна не соответствовала вышеупомянутым открытиям. И что более важно, ни одна не привела к эффективному лечению.

Успешная теория, по нашему мнению, должна объяснять:

• Почему существует такое множество факторов риска, казалось бы, не имеющих отношения к болезни: от снижения уровня витамина Д, снижения уровня эстрогена, хронических инфекций, высокого гомоцистеина, сердечно-сосудистых заболеваний, апноэ во сне, систематического воспаления до воздействия ртути и т. д.?

• Почему у некоторых людей образовывается большое количество амилоида, характерного для болезни Альцгеймера, но при этом у них нет когнитивных нарушений, в то время как другие страдают от снижения интеллекта при меньшем количестве амилоида или вообще при его отсутствии?

• Как наличие ApoE4 – генетического риска, характерного для 75 миллионов американцев, – создает такой риск для развития?

• Почему риск развития болезни Альцгеймера резко возрастает с возрастом?

• Почему болезнь Альцгеймера начинается в определенном месте мозга – часто в специфической зоне височной доли – и затем распространяется?

• Почему болезнь Альцгеймера связана с пластичными областями мозга – областями, отвечающими за обучение и память?

• Почему лекарственные препараты не помогают в лечении Альцгеймера?

• И самое важное: как успешно лечить болезнь Альцгеймера?

Включим ускоренную «перемотку» нескольких десятилетий наблюдения за тем, как клетки мозга умирают в чашечках Петри, использования дрозофил для создания «альцдрозогеймера» и трансгенных мышей для создания «мышегеймера», тестирования многих тысяч компонентов для выявления оптимального лекарства-кандидата… Тысячи и тысячи экспериментов, которые привели нас к шокирующим выводам.

Сердце и душа болезни Альцгеймера – ее основная природа – это хроническая или повторяющаяся недостаточность. Не просто недостаточность вроде дефицита витамина С, приводящая к цинге, неправильно свернутые протеины, или амилоид, или тау, или прионы, или активные формы кислорода, – то есть тех медиаторов, ответственных за недостаточность в других случаях, а, скорее, недостаточность нейропластичности сети, что меняет обучаемость и память. Это что-то подобное тому, как вся страна погружается в рецессию: существует много потенциальных факторов, и, чтобы выйти из рецессии, нужно их выявить и устранить.