А вдруг его там не будет?

Туннель исчез. Лицо Эммы исчезло, осталось только темно-синее небо, кирпичные стены, перекрещивающиеся и убегающие вдаль рельсы. Они въезжали на станцию. Кругом были фонари, платформы и плакаты. Кланг-кланг. Состав замедлял ход, и Эмма принялась вертеть головой, оглядывая платформу. В груди не проходила давящая тяжесть, и она старалась протолкнуть в легкие хотя бы глоток воздуха. Вот на скамье сидит женщина с ребенком и… Это ее ребенок, это же ее Риччи, и ее женщина. О боже, господи, о боже! Она едва не упала от избытка чувств, но удержалась на ногах и, когда электричка остановилась, выскочила на платформу и бросилась к скамье. Риччи как ни в чем не бывало спокойно сидел на коленях у женщины, а та смотрела на приближающуюся Эмму и улыбалась. Когда Эмма подбежала к ним вплотную, женщина встала со скамьи, держа Риччи на вытянутых руках, как драгоценный дар. Эмма схватила сына и принялась осыпать его поцелуями. Она целовала его щечки, лобик, ушки, крепко прижимала к груди его кудрявую головку. Эмма так сильно сжала его в объятиях, что обоим стало нечем дышать. А она, всхлипывая, снова и снова шептала его имя, уткнувшись носом в шелковистую маленькую щечку.

Риччи захныкал, выгибая спину и отталкивая Эмму кулачками. Она готова была задушить его в объятиях. Он дышал на нее ароматом апельсинового леденца на палочке и ржаных сухариков. Внезапно руки у Эммы ослабели, она больше не могла держать его. Ей просто необходимо было присесть. На нее надвигалась темнота.

— С вами все в порядке? — спросила женщина. Голос ее доносился до Эммы откуда-то издалека, словно сквозь вату. — Может, будет лучше, если я подержу вашего малыша?

Эмма почувствовала, как Риччи забирают у нее из рук. Она нащупала скамью позади себя и обессиленно повалилась на нее. В ушах у нее зашумело. Она закрыла глаза и подалась вперед.

Спустя минуту шум в ушах стих. Она снова очутилась на платформе. Все нормально.

Эмма выпрямилась.

— Спасибо вам, — сказала она и разрыдалась.

Она не знала, сколько проплакала. Скорее всего, прошло лишь несколько секунд, но когда она подняла голову, то увидела, что Риччи, сидящий на коленях у женщины, уставился на нее с раскрытым ртом. С его нижней губки свисала длинная струйка слюны, покачиваясь в нескольких дюймах от рукава дорогого пальто женщины. Именно эта картина и заставила Эмму взять себя в руки.

— Прошу прощения. — Она смахнула с глаз слезы. — Просто мы одни на целом свете, мой мальчик и я. Иногда мне очень трудно… Извините меня, ради бога! Извините. — Она покачала головой. — Вам, конечно, скучно все это слушать. Вы, должно быть, думаете, что я — никчемная мать.

— Какие глупости! — пробормотала женщина. — Вы наверняка испытали ужасный шок.

Она была права. Эмме страшно хотелось прижать Риччи к груди, но у нее дрожали руки, а по щекам по-прежнему ручьем текли слезы. А тут еще и губа начала кровоточить. Она огляделась по сторонам, ища, чем бы ее вытереть. Эта станция метро выглядела гораздо оживленнее, чем предыдущая. Интересно, где они находятся? Она взглянула на табличку с названием, висевшую над сиденьем. Уайтчепел. К платформе подкатил очередной поезд. Две девушки встали с соседней скамейки и направились к открывающимся дверям.

— Хотите салфетку?

Женщина, одной рукой удерживая Риччи на коленях, принялась рыться в сумочке. Очевидно, она принадлежала к тому типу женщин, которые всегда носят с собой чистые салфетки. Разумная, уравновешенная, типичная директриса средней школы. На вид ей было немногим больше сорока. Светлые, подстриженные чуть ниже ушей волосы уложены в аккуратную прическу. Твидовые брюки. Короткое пальто желтовато-коричневого цвета, с меховой оторочкой на обшлагах и воротнике.

— Вот, держите, — сказала женщина.

— Благодарю вас.

Эмма взяла салфетку. Женщина с сочувствием и симпатией наблюдала за ней. Вблизи была заметна паутина крошечных вен у нее на щеках. Несмотря на жемчужные сережки и завитые волосы, ее лицо выдавало человека, привыкшего много времени проводить на свежем воздухе. Оно могло принадлежать садовнику или любителю верховой езды. В детстве Эмма частенько видела такие лица в Бате[1]. Ближе к Рождеству таких женщин можно было встретить повсюду, особенно в уютных закусочных и кафе, где, окруженные пакетами с покупками, они обедали со своими дочерьми. Эмма обслуживала их, подрабатывая официанткой во время школьных каникул.

— Давайте я возьму его. — Эмма вытерла слезы и протянула руки к Риччи. Но тот закрутил головой, прижался к женщине и сунул в рот кулачок.

— В чем дело? — Эмма снова расстроилась. — Ты не хочешь идти ко мне?

Женщина коротко и негромко рассмеялась.

— Думаю, он просто испугался, когда вы крепко обняли его.

— Да, похоже, я сделала ему больно, — встревожилась Эмма. Обычно Риччи никому не позволял брать себя на руки, только ей.

— Это все шок, потрясение. И он просто не понимает, что едва не потерялся. Правда, маленький человечек? — Женщина легонько встряхнула Риччи и наклонилась, чтобы заглянуть ему в лицо. Он молча смотрел на нее, продолжая сосать кулачок. — Ты заставил свою мамочку поволноваться, непослушный молодой человек! — Она перевела взгляд на Эмму. — Он просто очарователен, не правда ли? И такие светлые волосы… А вы, напротив, темненькая. Как его зовут?

— Ричард. Риччи.

— Риччи. Как мило! Наверное, в честь отца?

— Нет. — Эмма отвела глаза.

Женщина не стала развивать эту тему.

— Может быть, воспользуетесь еще одной салфеткой? — Она так странно произносила — саалфеткоой. — Нет-нет, старую отдайте мне. Здесь нелегко найти мусорную корзину.

Она забрала у Эммы промокшую салфетку и сунула ее в сумочку.

— Кстати… — Женщина протянула руку. — Меня зовут Антония.

— Очень приятно. Эмма. Эмма Тернер. — Она пожала руку женщины.

— Где вы живете, Эмма? Далеко отсюда?

— Не очень, — ответила Эмма. — Я живу в Фулхэме. Точнее говоря, в Хаммерсмите.

— Ого, как далеко вы забрались от дома! Может быть, мне проводить вас, поехать с вами в электричке? В таком состоянии вам не следует оставаться одной.

— Ничего, со мной все будет в порядке. Честно.

Это было почти правдой. Эмму все еще била нервная дрожь, но она уже понемногу приходила в себя. Сейчас больше всего на свете ей хотелось остаться одной, собраться с силами и вернуться вместе с Риччи в их квартиру. И тут она вспомнила:

— Ох, моя сумочка! И пакеты. Я оставила их на той станции.

— Боже мой! — воскликнула Антония. — Да вы, милочка, попали в настоящий переплет.