Наконец-то четкий снимок.

И вдруг наступает ТЕМНОТА.

— В музее нельзя снимать, сэр.

Какой-то парень-латинос с высоким армейским ежиком, в мешковатых брюках и плохо сидящей футболке поло закрывает объектив рукой. А другая рука по-гангстерски размахивает перед Уэйлоном рацией. На бейджике у парня значится: «Эктор».

Фотограф улыбается:

— Конечно, без проблем.

Он поднимает камеру над головой, включает автоматическую съемку. Огибает Эктора и с риском для жизни героически съезжает по перилам лестницы. Соскакивает и скользит на коленях, словно Элвис (с его «помпадуром»{3} и всем прочим), направляет объектив вверх, фокусируясь на ограждении. Он не может упустить этот кадр.

Тимми останавливается у ограждения. Опирается на него. Игра поменялась, и Тимми орет:

— Уга-чака, уга-чака! Принесем в жертву девственницу!

— Нет, Тимми, — кричит Дакворт. — Лучше меня!

Но Тимми, ребенок, отнюдь не сидящий на риталине, переключает каналы со скоростью пулемета. Он достает сигарную зажигалку и поджигает карандаш. Запал загорается.

В этот момент Дакворт догоняет паренька, перегибается через перила, чтобы поймать шедевр, а Тимми О’Доннелл из Лейк-Фореста, штат Иллинойс, становится внебрачным сыном Томаса Фериби и Роберта Оппенгеймера{4}. Его арт-объект называется «Маленький мальчик». С его помощью можно летать.

— Выпустить бомбы, суки!

Через свой объектив Уэйлон наблюдает, как она устремляется вниз, эта смерть с небес.

ФЬЮТЬ

ФЬЮТЬ

ФЬЮТЬ

ФЬЮТЬ

ФЬЮТЬ

ФЬЮТЬ

ФЬЮТЬ

И удар в лицо Уэйлону Нагасаки.

Один-единственный крошечный ядерный удар. Радиоактивные осадки достигнут Марса[11].

Би

«Не будь трусом», — сказал ему отец.

Но Би — человек взрослый, и плевать бы ему на пропавшую скульптуру. Подумаешь, очередной косяк мэрии. За исключением того, что это были его время и деньги. Он одолжил скульптуру городу в рамках показа местных работ. Ее перемещали по разным районам, но к тому времени, когда поступил запрос от серьезного покупателя, она уже находилась в запасниках. А теперь ее нигде нет. Администрация даже не оформила никаких документов, чтобы можно было доказать, что работа была у них; следовательно, ее даже не ищут. Скульптуры нет. Продавать нечего. И компенсации не будет. Он на мели. Би смотрит на свой мобильный — старую «раскладушку», которая безмолвно лежит на барной стойке. Неподвижный объект.

С минуты на минуту придет сообщение: «Да» или «Нет». Если «Да», значит, появится новый официальный заказ и Би в течение полугода не придется думать о деньгах. У него будет работа. Творчество. Своя жизнь. Пусть даже всего на полгода.

Если «Нет» — все, капец. Это будет его последняя трапеза{5}.

Ꝏ

Мимо проносится розововолосая официантка в обтягивающей белой футболке.

— Ой, девушка! Воды, пожалуйста, — бормочет Беллио и указывает пальцем на свой пустой стакан выдувного стекла «под Чихули{6}», но официантки уже след простыл. Би отряхивает свой промасленный комбинезон, поправляет промасленную кепку с большой красной буквой «Б». Устраивается поудобнее на барном табурете за стойкой в дальнем конце «АртБара». Табурет шатается, несмотря на спичечные коробки, сложенные в несколько раз меню и заплесневелые салфетки, засунутые под ножки. Тут все табуреты шатаются. Би договорился с владельцем «АртБара», что сделает и смонтирует новые амортизаторы, чтобы табуреты стояли ровно и выглядели круто, и заново оформит интерьер в стиле ретростимпанк. Это сулило Би неплохой доход и неплохую рекламу. Но владелец продал бар, а нового больше интересовало обновление меню. Даже когда Би предложил ему пятидесятипроцентную скидку.

Край круглой стойки окаймлен перегородкой из затемненного стекла. Би знает мастера, который ее сделал. Здесь, в «АртБаре», всё ручной работы. По крайней мере, раньше было. От глухого урчания в животе взгляд затуманивается. Би рыгает и с грохотом ставит на стойку пустой стакан. Из стакана, словно блестки с барабана ударной установки, вылетает несколько капель. Они попадают на захватанные бесплатные экземпляры газеты «Чикаго Шолдерс», сложенные стопкой у двери бара. В этом номере помещена даквортовская заметка о новых гениях, которых Дакворт открыл в МСИ.

О десятилетнем Тимми.

И о семидесятидвухлетней Тэбби.

Дутая хвалебная статейка, правда, слово «гений» употребляется с иронией. Но все равно. О десятилетнем парнишке написано больше, чем обо мне за пять лет, думает Би. Ну ясное дело. Би не слишком стар, не слишком молод и необычной биографией похвастаться не может.

Раньше просто закатывали рукава и делали свою работу. Теперь все иначе.

Би комкает статью и уже хочет бросить ее под стол. Но передумывает. Разглаживает газету и кладет рядом. Проверяет телефон. Тот почти разряжен — осталась одна полоска. Зарядное устройство Би находится в трех кварталах отсюда. Еще один неподвижный объект.

Ꝏ

Что-то в баре сегодня тихо. Какого хрена?

Внимание Би привлекают телеэкраны над баром. Новый владелец не пойми для чего повесил тут телевизоры. Как будто кто-нибудь может сказать: «Слушай, а давай сходим в „АртБар“, посмотрим телик». (Но Чикаго — город спортивный, и во время плей-офф подобные вещи имеют значение.) На экранах — круглое изрытое, словно покрытое лунными кратерами, лицо, излучающее положительную энергию, и брызги краски. Камера скользит по лицу, по невероятно длинному фирменному седовласому хвосту, по деревянному нагелю в руке и кончику хвоста, используемому в качестве кисточки. Потом на экране возникает холст, на котором написано: «А я смогу побывать на вечеринке в честь тридцатилетия деятельности Росса Робардса?» Камера скользит вниз. Би отводит взгляд, слегка покачивается. Слова, которых он не видит, уже вонзаются в его мозг мелодическим крючком худшего в мире рекламного мотивчика из трех нот: «Смо-же-те!»

Би еще раз пробует сэндвич с томленой свиной шеей — новое блюдо из нового меню. Кладет сэндвич и выплевывает наполовину прожеванный кусок на тарелку. Откусывает от булочки, чтобы хоть чем-нибудь разбавить выпивку, плещущуюся в его желудке.

— Мы знакомы? — подает голос розововолосая официантка.

Она обошла Би с фланга. Эта девушка новенькая. Би никогда ее здесь раньше не видел, она кажется немного застенчивой или просто сдержанной. Шутливые пикировки с клиентами явно не в ее стиле, и Би решает, что она действительно откуда-то его знает. Потому что она задает свой вопрос без улыбки или игривых подмигиваний, которые, как известно опытным официанткам, гарантируют дополнительные пять процентов чаевых, но раздраженным тоном человека, который никак не может вспомнить, кто же, черт возьми, исполнял ту песню. На ее обтягивающей белой футболке незнакомый логотип: «Бита». Лифчика под футболкой нет, и дерзкие беспечные соски похожи на украшения.

— Вы уверены, что мы не знакомы? — повторяет девушка.

Ее вопрос вызывает у Би слабую улыбку. Он не игнорирует официантку, но ему