выгодой для себя используют многочисленные достопримечательности Чикаго. В их список (под номером шесть) входит и Музей современного искусства. Челюсть у Табби слегка отвисает, но не потому, что так легче дышать, а потому, что возможное уничтожение Тимоти О’Доннеллом одной из самых прекрасных вещей, которые она когда-либо видела, вызывают у нее недоверие и ужас. Ей совестно, что она гордится собственной работой, только что сделанной на выставке «Быть художником™», — мобилем из тонких, как бумага, нитевидных летящих существ, возвращающихся домой перед брачным сезоном. Он называется «Миграция».

Ꝏ

Гул в главном музее мегаполиса, суматоха, устроенная Тимми, чертыханья по поводу медленной загрузки видеосайтов, разговоры глазеющих туристов и суетящихся охранников, оказавшихся не готовыми к такой кутерьме, сменяются жутковатой тишиной, где все вдруг синхронно начинают дышать как один.

И коллективный вздох приводит «Миграцию» в действие. Птицы одна за другой взмывают в воздух и парят над женской ладонью, пока не выстраиваются идеальным клином. Хотя люди загипнотизированы, они расступаются перед Табби. Снова накатывает волна гула, переливаясь вздохами и монотеистическими воззваниями, а затем исчезает в океане тишины. Уэйлон смотрит на мобиль. Ладони у него потеют. Он не может представить ни одного ракурса, который мог бы запечатлеть красоту этого объекта. Фотограф проклинает собственные недостатки и арсенал разных трюков и хитростей с освещением, на которых он прежде строил свою карьеру.

Я — халтурщик.

Но профессионал в нем берет верх. Уэйлон переключается на короткофокусный объектив, заменяя испорченную линзу, и палец жмет на кнопку. Шелк. Тр-р. Тр-р-р-р. Тр-р-р-р-р-р. Пленка закончилась, последний кадр ушел на самопальный Атомный Асгардский Олимпийский Кубок Стэнли Тимми О’Доннелла. Преимущества перехода на цифру становятся слишком очевидны.

Ꝏ

Табби рада, что ее хотят сфотографировать, ведь это входило в пенсионерскую программу посещения выставки «Быть художником™» в МСИ. Ей льстит внимание, особенно со стороны Дакворта. Фамилия кажется ей странноватой, наверное, в юности паренька вечно дразнили на спортплощадках. А вообще-то он младший арт-критик «Чикаго Шолдерс». Она даже читает его колонку, но та выходит только по суперкубковым воскресеньям, прямо перед некрологами.

Здесь есть еще один, из Лос-Анджелеса. Табби гадает, развито ли в Лос-Анджелесе изобразительное искусство, ведь все, что ей известно о Лос-Анджелесе, это что там снимают тысячи тысяч фильмов. Как там вообще что-нибудь происходит, если поголовно все, как она подозревает, заняты в киноотрасли? Табби слышала, что в Городе ангелов каждый человек либо актер, либо сценарист. Когда-нибудь и она напишет книгу о том, как росла на нефтяных месторождениях Канзаса.

В данный момент главное, что ей хочется знать, — совершил ли Тимми немыслимое, ведь она слышала только его крики, когда он бежал. А она балансирует мобилем на ладони, потому что длинные проволочные дуги не дадут ей поставить его, не сломав. Она изготовила эту штуку одной рукой, воткнув главную опору в ладонь другой руки. Там теперь маленькая капелька крови. Вдавленный стигмат. Перегнувшись через перила, она видит, что творение Тимми лежит в руинах, и сердце у нее разрывается.

Ꝏ

Дакворт чувствует себя беззащитным, голым, как новорожденный. Он не может ни отвернуться, ни отпустить какую-нибудь уничижительную ироничную реплику в адрес Табби Мастерсон. Табби Мастерсон, за сорок пять минут создавшей Произведение Искусства. Шедевр.

Еще один шедевр.

С каждым шажком, который Табби делает вниз по лестнице, становится все тише, пока в вестибюле не воцаряется безмолвие, как в зимней ночи. Язвительные комментарии шайки студентов-искусствоведов смолкают. Один, два, шесть человек преклоняют колени и обращаются к ней. К Табби. Именуя ее богиней.

Аксиома

Дакворт проводит в кабинете наверху летучку с куратором Лесом, лощеным обходительным мужчиной, судя по его выгоревшим редеющим светлым волосам, заядлым гольфистом, и критиком из «Лос-Анджелес таймс», который наконец представляется. Его зовут Эяль (Дакворт находит это имя труднопроизносимым). Пребывающий в отчаянии Уэйлон топчется в дальнем конце кабинета.

— Два шедевра за один день? — говорит Лес.

— Один принадлежит десятилетнему ребенку, — отвечает Дакворт. У него вибрирует мобильник. Но критик игнорирует его. — Второй — семидесятилетней женщине.

— Наверно, тут в воду что-то добавлено, — замечает лос-анджелесский критик Эяль, снова зевая.

— Два…

— Да, два.

— Два за один день?

— Да.

— Мы, безусловно, рады, что выставка вдохновляет на такие прорывы, э-э, причем представителей разных возрастных аудиторий, — говорит Лес. — Дизайнер выставки будет рад это слышать. Я передам ему ваши похвалы. Однако сдается мне, что термин «шедевр»…

— Это субъективно, — вставляет Эяль, сморкаясь.

— Слава богу, мы сохранили и тот, и другой, — сообщает Дакворт. — Один засняли, другой обернули пластиковой пленкой. Осталось только до них добраться. Они внизу.

Лес спрашивает:

— Как насчет первого?

— Автор, Тимми, его уничтожил. — (А заодно и даквортовские мечты о шведской конференции.) — Но у нас есть фотография, — говорит Дакворт, кивая на Уэйлона, который расхаживает в сторонке, потрясенно качая головой. Небольшая царапина, оставленная вонзившимся в его щеку карандашом, создает впечатление, что ему выстрелили в лицо из малокалиберного пистолета.

— Это была неважная работа, — подает голос лос-анджелесский критик.

Уэйлон враждебно косится на критика, словно тот говорит о нем.

— Я не согласен, — возражает Дакворт.

— Это ваше личное мнение.

— Мое личное мнение? — переспрашивает Дакворт.

— Да, ваше, — говорит критик из Лос-Анджелеса. — Искусство субъективно.

— Мое личное мнение? Я арт-критик «Шолдерс».

(Эпитет «младший» он опускает.)

— А я главный арт-критик «Лос-Анджелес таймс».

— Сейчас вы в Чикаго, — парирует Дакворт. Снова вибрирует телефон. Критик опять его игнорирует.

Куратор вежливо улыбается.

Дакворта это бесит.

Лес кивает.

— Я говорю, что на вашей выставке «Быть художником™» есть…

— Были…

— …Две гениальные работы. Пожалуйста, спуститесь и взгляните на них…

— На нее.

Дакворт представляет, как протыкает глаз Эялю запасным карандашом. Тем самым карандашом, которым за последние несколько лет было написано множество остроумных и талантливых рецензий на лучшие и худшие телевизионные рекламные ролики.

— Уэйлон, когда ты сможешь проявить пленку, чтобы показать им работу Тимми?

Уэйлон с усталым вздохом поднимает камеру:

— Я же не сделал…

— Через пару часов? — уточняет Дакворт. И сообщает Лесу: — Уэйлон снимает на пленку.

Он достает мобильник и видит на экране сообщение от своего молодого босса в «Чикаго Шолдерс»: «Закругляйся. Нужна убойная история, или на фиг».

— Может, мы… — Дакворт делает паузу, собираясь с мыслями и представляя, как он втыкает в глаз Эялю еще один карандаш. — Может, нам пойти поискать Табби… э-э… Табиту? — Дакворт гадает, какое имя она предпочтет. И есть ли у нее загранпаспорт. «Миграцию» в Швеции примут на ура.

Ꝏ

— Боже мой, — повторяет Дакворт, осматривая работу Табби Мастерсон.

— Ой, вы, ребята, слегка перегибаете палку, — говорит Табби. — Вам не кажется?

«Миграция» вытягивает из ее ладони кровь, каплю за