— Я не удивилась бы, если бы она пошла по стопам своей матери. Эта мисс Карлотта была настоящей женщиной. Она была так красива, что ни один мужчина не мог устоять перед ней.

— Да уж, не говори!

— Да, и просто стыдно, как она сбежала и оставила бедного мистера Бенджи. Якобы ее похитили. Похитили, так я и поверила!

— Ну, — все это уже позади, она умерла, ведь так?

— Хм, можно сказать, это плата за грехи.

— А мадам Кларисса будет такой же, попомни мои слова.

— Говорят, грехи отцов и все такое прочее…

— Вот увидишь. Полетят искры. Подожди, когда она немного подрастет. Ты будешь убирать галерею?

— Да, наверное. Хотя у меня мурашки по коже, когда я хожу туда.

— Там бродят призраки. Можно поменять занавески и мебель, но что из этого? Новые занавески не выгоняют призраков.

— Говорят, дом с призраками всегда остается таким.

— Это правда. Этот дом приносит беду. И беда придет опять… несмотря на лужайки, клумбы, новые занавеси и ковры. Если хочешь, я пойду с тобой на галерею. Я знаю, ты не хочешь идти туда одна. Давай закончим сначала здесь.

Я воспользовалась этим и убежала.

Итак, моя красивая мама вела себя не лучшим образом. Она ушла от Бенджи к моему отцу, лорду Хессенфилду. Смутные воспоминания нахлынули на меня: ночь в зарослях кустарника, меня поднимают чьи-то сильные руки… запах моря, возбуждение от пребывания на корабле… Да, я была втянута в это постыдное приключение; фактически, я была его результатом.

Историю эту я узнала значительно позже, а в те дни лишь старалась составить общую картину из того, что могла вспомнить сама и подслушать.

В доме иногда воцарялась напряженная атмосфера. У Джереми бывали периоды дурного настроения, из которых даже Дамарис не могла его вывести. В такие дни он был очень печален, и это было как-то связано с его больной ногой, раненой в сражении, которая временами давала о себе знать. Порой и сама Дамарис чувствовала себя нехорошо. Она пыталась не подавать вида, но я-то все понимала.

Она очень хотела иметь ребенка.

Однажды, когда мы сидели рядышком, Дамарис сказала мне, что у нее будет ребенок. Я поняла, что случилось что-то потрясающее, потому что даже Джереми забыл о своих приступах меланхолии, а Смит постоянно тихонько хихикал.

Я с нетерпением ждала появления ребенка. Мне хотелось ухаживать за ним, петь ему французские песенки, которые пела мне Жанна. Домашние сбились с ног в приготовлениях. Бабушка Присцилла прямо-таки тряслась над Дамарис, а дедушка Ли вел себя так, словно она была сделана из фарфора. Прабабушка Арабелла постоянно давала советы, а прадедушка Карлтон все время ворчал: «Женщины!».

И вдруг мне пришла в голову мысль, что с появлением малыша я перестану быть «ребенком» и свой собственный ребенок будет Дамарис дороже, чем я, приемная, которая приходилась ей только племянницей. Эта мысль немного пугала, но я выбросила ее из головы и приняла участие в общей суете.

Я никогда не забуду того дня. Посреди ночи у Дамарис начались схватки. Бабушка Присцилла приехала в Эндерби, и повивальная бабка тоже. Из Эверсли-корта прислали нескольких слуг.

Я услышала какой-то шум, встала с постели и побежала в комнату Дамарис. Меня встретила обеспокоенная Присцилла.

— Иди сейчас же в свою комнату, — сказала она непривычно строго.

Так она никогда со мной не разговаривала. Я повиновалась. Когда я опять вышла, одна из служанок сказала:

— Не путайся под ногами. Здесь тебе не место. Я вернулась и стала ждать в своей комнате. Я была очень напугана, ибо чувствовала, что не все в порядке. Мне казалось, словно я опять очутилась в подвале. То, что происходило, сулило перемены. А в то время мне еще нужна была защита.

Ожидание затянулось, а когда наконец все закончилось, радостное настроение ушло из дома. Это было ужасно. Ребенок родился мертвым, Дамарис была очень плоха. Меня никто не замечал. Бабушки и дедушки о чем-то говорили, не упоминая на этот раз обо мне. Разговор шел о бедной Дамарис и о том, как это отразится на ней. А она была еле жива. Джереми впал в уныние, губы его все время дрожали. Он, казалось, думал, что Дамарис умрет, как и ребенок.

Бабушка Присцилла собиралась на некоторое время остаться в Эндерби, чтобы ухаживать за дочерью. Приехал Бенджи и сказал, что возьмет меня в Эйот Аббас. К моему сожалению, никто даже не попытался убедить его не делать этого.

Итак, я поехала в Эйот Аббас, где меня окружили такой же любовью, как и в Эндерби.

Бенджи очень любил меня. Он хотел, чтобы я осталась у него и была ему дочерью. Странно, но когда я оказалась в Эйот Аббасе, на меня нахлынули воспоминания. Я вспомнила, как была здесь раньше, как играла в саду с няней. И лучше всего я помнила тот день, когда Хессенфилд увез меня на корабле, и отель, который закончился холодным и страшным подвалом с Жанной, моей единственной защитой.

Меня чрезвычайно интересовала Харриет, а поскольку ее муж Грегори был таким добрым и заботливым, я могла бы быть очень счастлива в Эйот Аббасе, если бы это не означало расставания с Дамарис, с которой у нас сложились совершенно особые отношения.

Это произошло, кажется, в 1710 году, потому что мне было только восемь лет. Но я считаю, что все случившееся со мной сделало меня не по годам развитой. Во всяком случае, Харриет думала именно так.

Харриет и я были в какой-то степени похожи. Мы обе усиленно интересовались людьми, а значит, очень многое узнавали о них.

Харриет была поразительной женщиной и обладала неувядаемой красотой. Наверное, она была уже очень стара (она никогда не говорила нам, сколько ей лет), но годы, казалось, не тронули ее. Она не обращала на них внимания, и как они ни пытались, но не смогли повредить ей. Волосы ее оставались все такими же темными.

— Я передам тебе мой секрет, Кларисса, прежде чем умру! — сказала она с озорной улыбкой, какая была у нее, наверное, еще в моем возрасте.

В дополнение к этим темным волнистым волосам у нее были ярко-синие глаза, и хотя они были окружены морщинками, их оживлял блеск вечной юности.

Она завладела мной, и мы проводили вместе долгие часы, задавая множество вопросов, в основном, о моем прошлом.

— Ты уже достаточно большая, чтобы знать правду о себе, — сказала она. Думаю, ты держишь свои глазки и ушки широко открытыми, чтобы побольше увидеть и услышать, не правда ли?

Я кивнула… Можно было признаться Харриет в своих грешках, потому что я не сомневалась, что в подобном положении она тоже совершила бы их… а может быть, и более смелые. Несмотря на почтенный возраст, она отличалась от других моих родных. Когда я была с ней, у меня было такое чувство, что я нахожусь в компании столь же молодого по духу человека, как и я, но со значительным жизненным опытом, который может мне пригодиться.