Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но вообще — положение мое незавидное. Я знаю о многих будущих катастрофах и кризисах. И чего мне делать теперь с этим знанием? Писать докладную записку в кровавый КейДжиБи? Так и так, товарищ майор, довожу до вашего сведения, в следующем году в Армении землетрясение будет серьезное, с жертвами и разрушениями. Но это не точно, может оно через год, может я перепутал. А потом начнутся волнения в республиках, а в 91-м, товарищ майор, всё нае… в смысле — накроется медным тазом. Аккурат в августе месяце, в двадцатых числах! В лучшем случае, эту херню никто не прочитает. В худшем — прочитают, обратят внимание и отправят подлечить травмированную голову.
Во время обхода меня, к слову, посетила безумная мысль — открыться врачам, рассказать им о том, что я прямиком из будущего прибыл, делайте со мной что хотите! Но хватило ума сдержаться. Мысленно я похвалил себя за сдержанность. Вот врачи бы меня услышали и отнеслись бы со всей серьезностью — уехал бы на дурку, только в путь!
Ладно, решил я. Не буду заморачиваться сильно. Буду решать проблемы по мере их поступления.
А пока я разговорился с соседом по палате. Оказалось, что зовут его Николай Петрович («Можно просто дядя Коля»), занимает он ответственную должность в облисполкоме, а сюда попал по причине сотрясения мозга, которое благополучно вылечили («Врачи здесь отменные и кормят на убой!») и теперь Николай Петрович собирается на выписку («Летом в санаторий поеду. В Сочи!»)
Николай Петрович, оказывается, неплохо знает моего отца, который — о чудо! — занимает довольно влиятельный пост второго секретаря горкома партии.
— Деловой человек! — сказал он, внушительно подняв указательный палец. — Светлая голова! Партиец высшей пробы, настоящий! Кристалл! Сейчас таких мало!
— Давно знакомы? — спросил я, пытаясь выведать об отце хоть что-нибудь.
— Ну как знакомы… — замялся Николай Петрович, — по делу пересекались… А насчёт личного знакомства — так где я, а где второй секретарь горкома…
Йес! Значит моего отца зовут Владимир Иванович. А я, соответственно, Алексей Владимирович. Отлично. Ещё бы фамилию как-то выудить.
— А дома-то, — Николай Петрович заговорщицки понизил голос, — дома-то отец, наверное, суров? Строжит?
— Строг, но справедлив, — устало ответил я.
— Он со всеми так! — торжественно объявил Николай Петрович. — Товарищ Петров — он такой, его народ знает! Если с критикой, то всегда по делу! Нет такого, чтобы загнобить человека или там из личных антипатий…
Вот и фамилия, отметил я.
Значит, зовут меня Петров Алексей Владимирович. Главное не забыть! Тут мне почему-то вспомнилась книга Марка Твена о похождениях Гекльберри Финна. Прохиндей Гек Финн часто назывался чужим именем, попадая порой из-за этого в смешные ситуации. Теперь это для меня вполне актуально.
Ситуация потихоньку проясняется. Кто я — более-менее понятно. Когда я — тоже понятно, хоть и поверить в это… сложновато, скажем так. Остается открытым вопрос — где я? Предположим, что меня не занесло на другой конец страны и я всё также нахожусь в родном городе. По крайней мере, у нас (в моём времени и городе) тоже существует улица Льва Толстого и больница на ней…
Мои стройные рассуждения были нагло прерваны. Дверь распахнулась и в палату вошла (впрочем, скорее вбежала) женщина — раскрасневшаяся и запыхавшаяся.
— Алёшенька! — вскричала женщина и на всех парах полетела ко мне.
Я, конечно, напрягся. Судя по всему, родительница очень рада была меня видеть. Что неудивительно. Единственный сын (чёрт, я не в курсе дела — единственный ли я…) попал в такой серьёзный переплёт. Новоиспеченной маменьке моей было хорошо за сорок (скорее даже около пятидесяти), была она женщиной весьма крупной, но в то же время — подвижной, косметикой пользовалась неумеренно, а что касается прически, то определенно маменька имела склонность к химическим завивкам. Одета маменька была в строгий деловой костюм, на лацкане которого вызывающе красовалась — черт знает зачем! — какая-то совершенно безумная брошь, увидев которую Сваровски наверняка помер бы, но не от восторга, а от ужаса.
Была моя маменька женщиной шумной, несколько взбалмошной, любила на ровном месте закатить сцену, но при этом отходчивой и, не побоюсь этого слова, доброй. Все эти обстоятельства я выяснил, конечно, спустя некоторое время.
А сейчас родительница обнимала и ощупывала меня.
— Ох, сынок! Мы чуть с ума не сошли! У меня давление скачет, у отца язва обострилась! Что же ты с нами делаешь, сынок!
— Всё в порядке, — я попытался успокоить разгулявшееся материнское чувство. Но тщетно. Было много слёз, объятий и упреков. В общем-то, нормальная мама, подумал я. Но мама оказалась передовым отрядом, основные силы, в лице папеньки и уже знакомого мне заведующего отделением, подтянулись чуть позже.
— Вот, Владимир Иванович, — презентовал меня собственному отцу заведующий отделением, — извольте видеть! Молодой человек вполне неплохо себя чувствует, проснулся, покушал, прошёл необходимые процедуры и… Антонина Степановна! Я вас прошу! Молодому человеку строго воспрещается любое волнение и беспокойство. А вы плачете! Может быть, накапать вам волокордину?
Я обрадовался. Спасибо тебе, добрый человек, заведующий отделением! Одним махом избавил меня от объятий, упреков и слез, а кроме того — назвал имя этой шумной женщины с химической завивкой. Мне, как сыну, знать имя-отчество собственной матери просто жизненно необходимо! Значит, маменька моя — Антонина Степановна, а папенька — Владимир Иванович. Как же замечательно! Мир начинает проясняться и играть новыми красками! Теперь — главное не забыть эту жизненно важную информацию!
— Не нужно волокордину, — объявила маменька голосом человека, который долго, много и незаслуженно страдал и готов страдать ещё. — Мы с супругом очень вам благодарны, Борис Михайлович! Если бы не вы… — маменька всхлипнула, а Борис Михайлович — заведующий отделением — склонил голову в знак глубочайшей признательности.
— Да, товарищ Лейнер, — сказал отец голосом официального докладчика. — Я присоединяюсь к словам жены. За сына вам благодарность. И вообще, — отец сделал неопределенный жест рукой, — отделение