В последней трети XVIII века зарождавшееся гигиеническое направление стало обращать внимание на новые признаки ухудшения здоровья населения и сокращения жизни. С этих пор здоровое и чистое тело, а также вычищенное и проветриваемое помещение стали частью кодексов хорошего семейного поведения. Презрение к отбросам и чувство стыда при виде грязи все больше и больше одерживают верх над прославлением грязи как основы плодородия и терапии (эта тема, например, часто предлагалась на литературных и художественных конкурсах). Аббат Бертолон предложил возложить труды по очистке улиц на нищих. Пьер Шове рассматривал возможность привлечь для этого бедных, увечных и стариков, каковые таким образом восполнят если не полностью, то частично расходы общества на их содержание. Лавуазье советовал раздавать нуждающимся метлы и оставлять им в пользование тележку, запряженную ослом или лошадью, чтобы они очищали город от мусора и свозили его в места складирования.

Социальные реформаторы надеялись в один прием освободиться и от нечистот, и от бродяг. «Ох, если бы лопата мусорщика могла бы в единый короб отправить все те грязью пропитанные души, от коих гниет общество, и вывезти их подальше от города, какое бы это было счастливое приобретение и какую бы выгоду извлекли из сего блюстители порядка!» — писал Пьер Шове в «Опыте об очищении Парижа». В своих прожектах они брали пример с других европейских городов. В Брюгге мусор убирали старики: муниципалитет предоставлял тележки тем, у кого не было средств их приобрести. В Берне очисткой больших дорог занимались каторжники. «Каждое утро они влекли по улицам большие четырехколесные телеги, будучи прикованы к их дышлам, — пишет об этом Мерсье. — На более длинных и тонких цепочках у телег шли осужденные женщины. […] Половина их подметала улицу, другая сгребала нечистоты и отправляла их в телегу».

Как и большинство городов, Париж в конце концов доверил сбор селянам, которых очень устраивали городские отходы, или предпринимателям, имевшим в своем распоряжении запряженные лошадьми одноколки, возчиков и приданных им в помощь «подбирал». Нечистоты отгружались в обширные выгребные ямы. В некоторых кварталах разрешения на уборку улиц и дворов выдавались с открытых торгов. К армии из ста двадцати телег эвакуаторов грязи прибавлялись тележки окрестных крестьян, которые увозили часть отбросов, считая их превосходным удобрением. Ежедневный сбор отходов был налажен только в общественных местах, посещаемых множеством людей. В прочих он производился с интервалами от двух дней до месяца.

Собиратели грязи заполняли короба своих одноколок деревянными лопатами, сплошь и рядом обрызгивая прохожих. Мерсье писал: «Они перевозят короба, полные черноватой жидкости […], та постоянно подтекает, и через щели повозка отдает мелкими частями то, что в нее загрузили разом. Лопата, метла, веник, человек и его экипаж — все одного оттенка, и можно бы сказать, что они жаждут окрасить в тот же цвет каждого, кто проходит мимо […]; вот вы доверчиво огибаете неподвижное колесо, но тут через телегу пролетает шмат отбросов и падает прямо вам на голову».

Правительственные предписания, как правило, не могли поколебать наплевательское отношение горожан. Королевские декреты об оздоровлении городской обстановки оказывались не более чем благими мечтаниями. В 1782 году врач Жак Ипполит Ронес заметил, что «немало эдиктов, приказов, ордонансов касаемо подметания улиц было выпущено в свет за три последних века, однако никогда закон не исполнялся столь нерадиво». А Луи-Себастьен Мерсье сожалеет, что парижане так эгоистичны: выходит, они еще недостаточно погрязли в отбросах, чтобы реагировать: «Буржуа опасается самомалейшего налога, ибо по опыту знает, что со временем он распухает и округляется, а потому намерен вовсе не платить. Можно, конечно, ожидать, пока упрямец по уши погрузится в смрадную жижу, тогда он поднимет крик. Тут уж он подчинится добровольно, станет сам вносить плату за подметальщиков, каковые, сдается мне, совершенно необходимы».

Сразу же после победы революции во Франции был принят закон, определявший, как надо производить уборку улиц и площадей на всей территории страны, а также — что делать с мусором и грязью. Оплата этой службы с тех пор входит в общую сумму налога. Уборка проезжей части все еще возлагалась на владельцев придорожных домов. Полицейский ордонанс 1799 года предписывал всем жителям города подметать места общественного пользования, расположенные перед их дверьми (от фасада до середины проезжей части, если дорога имеет две сточные канавки, и до середины сточной канавки — в остальных случаях). Эта повинность просуществовала около века, однако жители продолжали уклоняться от ее исполнения, несмотря на меры администрации, направлявшей своих людей для обследования кварталов, и напоминания, что время подметать настало. А вот уборка с помощью частных предпринимателей развивалась, и за ежегодную плату буржуа охотно передоверяли им эту неудобную повинность.

Такой организации дела было недостаточно для того, чтобы справиться с очищением всего города от отбросов. Пьер Шове возмущается: «Я почитаю себя оскорбленным, потому что не могу ходить в метрополии, где заседает наш Сенат, не натыкаясь на клоаки, кучи нечистот, груды строительного мусора, разбитых бутылок и стаканов (и все это разбросано, как западни для калечения лошадей и людей), не видя там и сям изгрызенные куски мертвых животных, не сталкиваясь с бродячими псами, угрожающими бешенством, с козами и свиньями, забредающими даже в места гуляний, не оскользываясь на заляпанной вязкой грязью и ко всему прочему неровной мостовой, где я вотще ищу опоры, идя быстро, или падаю, ежели попытаюсь остановиться и сохранять равновесие на покрытых жирным налетом булыжниках».

Таким образом, прогулки или походы за покупками в городе представляли для наших предков опасное приключение, чреватое риском сильно испачкаться. Вот почему таким спросом пользовалось ремесло чистильщика, работавшего в лавочке или на вольном воздухе. Что до берегов Сены, они являли глазу зрелище печальное: река вся была усеяна разного рода мусором: Плавали подгнившие овощи, пряди волос, трупы животных. Вдоль правого берега скапливалась сероватая тина с органическими вкраплениями. Там происходила «деятельная ферментация, сопровождавшаяся порой довольно значительным выделением пузырьков газа», как писал натуралист в 1880 году.

Парижская полиция, неспособная внушить горожанам уважение к распоряжениям властей относительно оздоровления обстановки в городе, в 1859 году была освобождена от этих обязанностей. Особый декрет переложил надзор за очищением улиц и сбор отходов с полицейской префектуры на префектуру реки Сены. В этот период как раз появились механические машины для подметания (их пускали в ход дорожные рабочие, объединенные в команды и бригады) и вошла в обиход поливка мостовых струей из шланга. В Париже былая катастрофическая нехватка воды постепенно сходила на нет благодаря тому, что были прорыты канал Урк и артезианские скважины в Пасси. Граф де Рамбюто, префект Сены, в середине XIX века велел установить около двух тысяч водоразборных колонок.

Приведение в порядок столицы в те времена представляло собой очень сложное предприятие. На одном и том же отрезке проезжей части в него включались хозяева придорожных домов, сами выполнявшие эту работу, а также частные предприниматели и общественные кампании, которым муниципалитеты поручали подметать центральную часть широких улиц, набережные, площади и рынки. Эти последние предлагали свои услуги, прибегая к системе оплаты по подписке. Несмотря, а может, и благодаря такому разделению функций на улицах продолжали скапливаться кучи отходов.