— Твоё отсутствие не будет долгим, — заверил племянника Тиберий, лукаво улыбаясь. — Вернёшься из Антиохии с победой, и я велю возвести в твою честь триумфальную арку…

— Мой долг — беспрекословно служить Риму. Я поеду в Антиохию, — прервал Германик разглагольствования Тиберия.

Германик развернулся и направился к выходу. Весьма неучтиво по отношению к цезарю, но Германик не мог пересилить себя. Не мог заставить себя попрощаться с Тиберием — дядей, приёмным отцом и императором Рима. Горечь несправедливой обиды обжигала сердце полководца и неминуемо выплеснулась бы наружу, скажи он ещё хоть слово Тиберию.

— Ты обиделся, Германик? — цезарь послал вдогонку ему вопрос, в котором прозвучала скрытая насмешка. Полководец остановился посреди огромного полупустого зала и медленно обернулся. Ясные серо-голубые глаза Германика столкнулись с мутно-зелёным неуверенным взглядом Тиберия.

— Моя поездка в Антиохию означает немилость? — напрямик спросил он.

— Ну что ты! — с улыбкой возразил Тиберий. — Наоборот, я прошу тебя о милости. Я старею. Мне уже не под силу уследить за порядком в дальних провинциях. Ты — мой племянник и наследник. Кто, как не ты достоин чести укрепить престиж Рима и власть цезаря? Придёт время — и ты тоже станешь императором! Возможно, даже раньше, чем предполагаешь. Может быть, я сам накину на твои плечи пурпурную мантию после победного возвращения?!. — Тиберий выжидающе посмотрел на Германика, пытаясь понять, какое впечатление произвели на честолюбивого полководца его слова. И, ссутулившись, притворно захныкал: — Мне почти шестьдесят лет, императорский венец становится обременительным для меня!..

Германик изумлённо уставился на Тиберия. Неужели правда — то, что говорит цезарь? Можно ли верить человеку, который столько раз нарушал слово? Германик на всякий случай благоразумно решил не верить. Кто, находясь на вершине власти, добровольно откажется от неё? И все-таки!.. И все-таки, сердце Германика гулко забилось, когда он мысленно представил себя в императорском венце и лиловой мантии, въезжающим в Рим на позолоченой колеснице, запряжённой четвёркой белых лошадей. Честолюбие высоко подняло голову и заглушило голос благоразумия. Германик улыбнулся императору, и Тиберий облегчённо засмеялся.

— Вот и прекрасно! — воскликнул Тиберий, обнажая в улыбке полусгнившие зубы. — А перед отъездом ты непременно пообедаешь у меня. Я устрою в твою честь великолепный банкет! Усладим желудок изысканными яствами: паштет из фазаньей печёнки, запеченые петушиные гребешки, щупальца осьминога под винным соусом… И вино! Много вина с пряностями и корицей. А для развлечения — танцовщицы из Гадеса, города основанного финикийцами на самом краю земли — там, где солнце по вечерам садится в бесконечное море. Знаешь ли ты, как соблазнительно и страстно пляшут эти смуглые женщины, в чьих жилах причудливо смешалась кровь финикийцев, кельтов, карфагенцев и завоевателей-римлян?.. — Тиберий плотоядно зачмокал влажными губами.

Германик подавил отвращение, охватившее его при виде отвисших слюнявых губ цезаря. Он почтительно приложил руку к груди и, отступив на шаг, произнёс:

— Я пообедаю у тебя, божественный цезарь!

— Я дам тебе ларец с посланием и подарками для сирийского наместника. По приезде в Антиохию вручишь его от моего имени Гнею Пизону. Ларец будет открытым, дабы ты убедился, насколько велико моё доверие к тебе, возлюбленный сын! — заявил Тиберий.

— Запечатай ларец, о цезарь, — бесстрастно отозвался Германик. — Я никогда не посмею усомниться в тебе.

И Тиберий удовлетворённо улыбнулся.

В приливе неожиданной любезности, он провёл Германика и маленького Калигулу до выхода, скрытого тяжёлой парчовой занавесью. Белые мягкие руки Тиберия, покрытые мелкими старческими веснушками, дрожали в припадке какой-то нервной радости. Император скрывал их среди пышных складок мантии.

Три огромные галеры под пунцово-красными прямоугольными парусами вышли из порта Брундизий. Галеры носили название триремы, потому что имели три яруса весел. Полуобнажённые мускулистые гребцы, собранные со всех сторон света, рывком налегали на весла в такт мерным барабанным звукам. А на верхней палубе каждой триремы бесновались, отдыхали, корчились в судорогах морской болезни, играли в кости, обжорствовали и, перегнувшись за борт, сблевывали в море излишки пищи римские легионеры, приводившие в трепет весь мир. Пять центурий на каждой галере. Полторы тысячи жестоких, ко всему равнодушных воинов взял Германик в Антиохию.

Семья полководца находилась на первой галере — самой роскошной и быстроходной. Парчовые шатры были разбиты на передней части палубы, у изящно изогнутого носа триремы. Агриппина полулежала на синих подушках с золотой бахромой, прижимая к груди недавно рождённого младенца, дочь Юлию Ливиллу. Двое старших сыновей Германика, Друз и Нерон, остались в Риме: они уже учились у грамматика. Остальные дети, в зависимости от возраста, были отданы на попечение молчаливых покорных рабынь или предоставлены самим себе.

На расстоянии семи стадий от галер тянулся изрезанный бухтами берег Пелопоннеса. Время от времени легионеры спускали за борт небольшие лодки и направлялись к берегу, чтобы пополнить запасы пресной воды и пищи. Грубые солдаты в кожаных панцирях и красных туниках бегали за жалобно блеющими барашками. Кудрявые мальчики-пастушки, опершись на деревянные посохи, с нескрываемым презрением смотрели на ненавистных завоевателей-римлян, чья цивилизация была основана на культуре древней Эллады, которую они теперь безжалостно топтали.

Тянулись изнуряюще жаркие дни. Голубое небо отражалось в воде, окрашивая море в пастельно-синий цвет. А вблизи вода казалась коричневато-зеленой, необыкновенно мутной. Калигула, облокотившись о борт, пристально глядывался в грязно-зеленую пучину. Какие тайны скрывает она? Какие чудовища прячутся в морской бездне? Возможно, похожие на огромного спрута, которого выловили у берегов Африки и привезли в Рим сицилийские рыбаки? Иногда в толще воды мелькала едва уловимая тень крупной рыбы, и Калигула воображал, что видел людей с рыбьими хвостами — приближённых Нептуна. А сирены? На каком из многочисленных островов Эгейского моря проживают эти загадочные создания, волшебным пением пленившие легендарного Улисса?

Ночи очаровывали пьянящей свежестью, солёными брызгами волн и головокружительной высотой темно-синего неба. Калигула ложился на палубу и, когда галера взлетала на очередной волне, приближался к мерцающим звёздам. Мальчик наблюдал, как по палубам двух других трирем неслышно двигались тёмные тени легионеров. Рассказывал самому себе вымышленные истории, страшные и смешные одновременно. Он живо представлял, как из морской глубины вылезет невиданное чудовище со скользкими щупальцами и головою сфинкса, и сожрёт одного из солдат.

Грезя о морских тварях, Калигула засыпал только под утро, когда небо становилось розово-серым. Просыпался к обеду. И с нетерпением ждал наступления следующей ночи — загадочной и прекрасной.

* * *

Медлительная флотилия проплывала мимо Кипра — острова, где родилась Венера. Родилась из пены морской, а не тем обычным способом, которым рождаются простые смертные. И снова по приказу Германика легионеры рассыпались по прибрежным пастбищам, именем цезаря хватая чужих овец. И снова эллинские пастухи смотрели в бессильной злобе, как редеют лелеемые ими стада.