Тут надо отметить одну особенность ребе Раппопорта – был он огненно-рыжим. Говорили, если Абрам Раппопорт шагает по вечерней улице, можно свет не зажигать. И дети пошли в него, до того забавные – рыжие да в веснушках, а глаза у всех зеленющие – словно морковно-капустный салат! Только старшая Мирка уродилась темноволосой и черноглазой, в мать. А вернее сказать, в деда своего, покойного Толедано. Может, поэтому полюбила ее бабка Сара особой любовью. А впрочем, чего зря болтать! Какая, спрашивается, еврейская бабушка не любит свою внучку?

Вот мы и добрались до Мирки.

Конечно, Мирка – домашнее имя. Мирьям, вот как назвал ребе Раппопорт старшую дочь. Не иначе, хотел почтить сестру-спасительницу великого Моше Рабейну. Но вы же знаете, как это в жизни – где Мирьям, там и Мира, а где Мира, там и Мирка. Да и есть ли время Мирке, старшей дочке, думать и размышлять!

Сколько себя помнит Мирка, она всегда большая. Только и слышно: «Доченька, подмети двор, ты же большая! Прибери со стола, ты ведь старшая. Выгони козу, подержи Арончика, замочи белье…»

Нет, мамочка Рахель хорошая, добрая, просто у нее нет времени на Мирку. В доме шумно и дымно, вечно кричит годовалый Арончик, другие братишки – Мотик и Герш – дерутся с утра до вечера, а мамочка то печет, то стирает, то бежит в лавку, а глаза у нее чернее ночи – три месяца назад умер от горячки двухлетний Шмулик. Это уже третий ребенок из семи, что она родила.

Но Мирка знает, где спрятаться. У бабушки, ее любимой доброй бабушки Сары. Как славно и уютно в горячо натопленной, пахнущей пирогами и шалфеем комнате. Спрятаться, уткнуться щекой в мягкую, неведомо когда вязаную бабушкину кофту, обхватить колени руками и рассказывать, рассказывать… Сегодня она – ученица гимназии в длинном красивом платье и белом переднике, завтра – взрослая барышня, живет в нарядном огромном городе и по вечерам выезжает в театр на настоящем извозчике! А еще можно представить, что ее пригласили на бал, но про это и мечтать страшно, где вы видели порядочную еврейскую девушку в платье с открытыми руками, да еще танцующую в одной комнате с мужчинами!

Вы спросите, откуда Мирка знает про театр и про бал? Она читает. Читает русские книжки, не зря же она была лучшей ученицей в местечковой школе. Да она экстерном сдала математику и географию за пятый класс! Достойная дочка ребе Раппопорта. Ах, если бы мамочка согласилась отдать Мирку в гимназию хотя бы сейчас – на последние классы! Говорят, гимназия каждый год согласна принять двух еврейских девочек.

– Забудь, – говорит мамочка Рахель, – не женское дело. И где мы возьмем столько денег, нам же мальчиков учить надо. Вот на будущий год пошлем Мотла в гимназию. Как ни как – старший сын ребе!

– А ты замуж выйдешь – говорит мамочка, – детей народишь, за домом станешь смотреть, за хозяйством. Совсем тебе эта учеба не пригодится!

Но Мирка не может забыть о гимназии.

– Знаешь, бабушка, там учат разным языкам, и французскому, и латыни. И решают задачки. Как я люблю решать задачки! Никто из девочек быстрей меня считать не умеет. А еще есть такая наука – география. Про разные страны и моря. И все это нарисовано на больших бумагах разными красками, и они называются картами. А еще, – тут у бедной Мирки просто дух захватывает от восторга и отчаяния, – если еврейская девочка учится только на отлично и получает золотую медаль, она может поехать в город Петербург на самые высшие женские курсы!

На этом месте сердце нашей мечтательницы не выдерживает, и она начинает рыдать, уткнувшись носом в шершавые ласковые бабушкины руки.

И здесь случается неожиданное. Сара встает, расстегивает воротник и снимает с шеи… да! – вы, конечно, догадались. Ожерелье! Рубины, не рубины, но толстый золотой жгут тяжело повисает в руке – настоящее громадное богатство! Потемневшие колечки горят и сплетаются в невиданный узор, еще теплый от старой шеи.

– Пойду-ка я к твоей маме, – строго говорит Сара, – еще не поздно обсудить да решить.

До вечера бедная Мирка не дышит, не думает, не живет. До вечера она драит курятник, стараясь поймать обрывки разговора из открытого окна. Ветер шелестит ветками сирени, сладко пахнет весной, и робкая упоительная надежда словно теплое молоко наполняет сердце и душу.

– Хорошо, – вздыхает заплаканная мамочка и обнимает Мирку, – головушка моя отчаянная, будь по-твоему! На неделе пойдем к старой Малке Шнеерзон, надо хоть новое платье тебе справить к экзаменам.

Ну что вам дальше рассказать. Хотелось бы поверить, что сбылась Миркина мечта, выучилась она на отлично в гимназии, получила золотую медаль и уехала в город Петербург на самые высшие женские курсы, но ничего такого не случилось. Может быть, вы помните, что каждый год принимали в гимназию только двух еврейских девочек. И этими девочками оказались Ривка Вайман и Нехама Лазарович, дочки самых богатых евреев города. Где уж тягаться с ними местечковому ребе! Мирку записали кандидатом на следующий класс.

А следующей весной, когда так же сладко пахла сирень и жизнь, казалось, расцветает с новой силой, тихо вскрикнула и умерла в родах мамочка Рахель, и, не пережив трех недель, задохнулась от горя и ушла за ней старая Сара. Ах, не зря она плакала и горевала, отдавая доченьку замуж! Когда вернулись с кладбища, ребе Абрам покачал побелевшей от горя головой, обнял Мирку и повесил ей на шею чудесное ожерелье.

– Твое, – только и сказал он тихо. Мирка молча застегнула воротник, повязала поверх платок. В углу подвывали Мотл и Герш, наконец переставшие драться, кашлял маленький Арончик, блеяли недоеные козы.

А дальше и рассказывать нечего. Мальчики подросли. Абрам стал совсем белым, и все молился и читал свои книги, а потом как-то незаметно женился на доброй некрасивой вдове. Была она бездетной, о мальчиках заботилась хорошо, и они таки поехали учиться в город, правда, не в гимназию, а в ремесленное училище, попроще и подешевле, но зато все трое, один за другим. А Мирка вышла замуж за хорошего порядочного человека, местечкового кантора и учителя Иосифа Блюма. И родила своих детей, да-да, пятерых прекрасных детей – старшего сына Давида, умницу и первого отличника, весь в деда Абрама, и дочку Рахель, тихоню и мамину помощницу, и еще двух вечных забияк, Шмулика и Меера, вылитые ее братцы Мотл и Герш, и, наконец, последнюю девочку, последнюю свою радость, красавицу Сорелэ, Сарочку. И вот уже готовит она приданое старшей доченьке Рахели, названной в память о покойной маме, девушку из достойной семьи надо и выдать достойно, а нет покоя в душе нашей Мирки, Миры Абрамовны Блюм. Задумалась она, склонившись над сундучком с семейным серебром, перебирает рюмки и ложки, а мысли ее далеко.

Постойте! Уж больно мы заторопились в своей истории. Так оно и в жизни – спешит, спешит человек, гонит вскачь кобылку-удачу, а нет бы – остановиться да глянуть по сторонам, может, что хорошее ждало рядом, ан так и промелькнуло незамеченным.

Вот вспомнили мы про сундучок с семейным серебром, обмолвились между прочим, а ведь это целая история, презанятная, надо сказать, история, и началась она с того дня, когда много лет назад другая Миркина бабушка Златка Раппопорт решила продать корову.