Окно в комнате было приоткрыто, и белая полупрозрачная штора колыхалась. Я уже была в этой комнате…

Дом на Гагаринской! Дом Коша Невмертича!..

После такого открытия уже невозможно было оставаться в постели. Я встала, пошатываясь, и одернула белую футболку. Вчера футболки на мне не было. Воображение тут же услужливо нарисовало, как ректор переодевает меня – бесчувственную, беспомощную, с распущенными волосами…

Но романтические мечты тут же развеялись, когда я увидела собственное отражение в зеркале. Волосы слиплись от пены и перепутались, и больше похожи на воронье гнездо, а под глазами – черные потеки от туши.

Я с досадой отвернулась, пальцами пытаясь продрать пряди. Во всем виноват идиот Царёв! Устроил клоунаду!

Выскользнув в коридор, я короткими перебежками добралась до ванной комнаты. Меня там явно ждали – на пуфике лежало аккуратно сложенное белоснежное полотенце, а поверх него – нераспечатанная зубная щетка.

Ректор позаботился обо всем. Точно знает, что нужно женщине утром. Я покривилась, вспомнив Марину Морелли, Алисочку в розовых чулочках и залезла под душ, спеша привести себя в порядок.

Под футболкой, между прочим, я была в нижнем белье. Ректор проявил необыкновенную деликатность. Я погримасничала от такой деликатности. Ведет себя со мной, будто я – малолетка. А я уже взрослая, мне скоро девятнадцать. И вообще, ведь он сам целовал меня… Перед выступлением на соревновании с «ПриМой»… Обещал, что подождет…

Сердце сладко и болезненно ёкнуло, когда я вспомнила наш последний разговор перед летними каникулами. Наверное, я зря злилась на ректора. Ведь не просто так он оказался вчера в «Седьмых небесах»?..

Вернув себе человеческий облик, я вышла из ванной и остановилась, раздумывая – куда теперь пойти? В кухню? Потому что страшно хотелось пить. Или спрятаться в комнате, пока Кош Невмертич не захочет со мной поговорить? Или пойти к нему и спросить прямо – почему он все лето не вспоминал обо мне, а вчера притащил к себе домой. Почему не увез к бабушке?!. А то получается, что украл… Это преступление, между прочим – людей красть…

Я прошла знакомым путем и остановилась перед комнатой ректора. Мне приходилось там бывать – в прошлом году, когда я залезла в сейф и нашла там фотки Марины Морелли. Интересно, фотографии по-прежнему там? Как самое ценное?..

Из-за двери послышался голос Коша Невмертича, и я вздрогнула, услышав знакомое copia ova – хранилище яиц. Особая тюрьма, где в драгоценных поделках-яйцах фирмы Фаберже были заключены души волшебников, совершивших страшные злодеяния.

– …пытались залезть, но не получилось, – сказал Кош Невмертич, и я вся обратилась в слух.

Это про нас? Про меня и Анчуткина? С чего это ректор вспомнил тот случай, когда мы забрались в хранилище и выпустили из Особой тюрьмы итальянскую ведьму?! Да эта история уже забыта на сто рядов!..

– Ты поосторожнее, – ответил ректору скрипучий голос. Такой скрипучий, будто кто-то прочертил резаком по стеклу. – С такой силищей ломанулись – это не просто так. Камеры поставил? Увидел, кто лез?

– Камеры были выведены из строя, – ответил ректор спокойно. – Так что толку от них…

Я прижалась ухом к двери, чтобы слышать лучше. Значит, это не про нас с Анчуткиным. Значит, кто-то другой пытался залезть в хранилище?

– Дурак какой-то, – проворчал скрипучий голос. – Зачем лез? Всё равно силой не возьмешь... А ну-ка! Повернись-ка, повернись… – раздался противный каркающий хохот. – Твоё бессмертие! Да ты с фингалом?! Чудесная картина! Краснова в своём репертуаре!

Кош Невмертич что-то ответил – холодно, недовольно, а я покрылась липким потом. Фингал?.. То есть у ректора синяк? И я – причина этого синяка?

Я чуть не застонала, припомнив подробности вечера в ночном клубе. Эх, Вася, Вася… Прикид сменила, а как была пацанкой, так и осталась…

– Я бы тебе рекомендовал начать с ней индивидуальные занятия по ближнему бою, – сказал обладатель скрипучего голоса. – Превентивные меры, так сказать.

Кош Невметич промолчал, и скрипучий голос продолжил – уже серьезнее, жестче:

– Ведь сам думаешь об этом же. На девчонку было нападение. Это не шутки, о Красновой надо позаботиться особо.

– Какое участие, – усмехнулся ректор.

– Она – ценная особь. Естественно, что я беспокоюсь. Лучше бы ты отдал её нам…

– Ты бы так беспокоился о собственном сыне, – отрезал ректор.

Голос сразу съехал с железных ноток:

– Ну что ты заладил? Бориска обойдется без меня. Ему без меня лучше.

– Ты его спросил? – поинтересовался Кош Невмертич.

– Ладно, не будем об этом, – примирительно ответил скрипучий голос. – Я тут ему для опытов кое-что раздобыл, по личному знакомству, из Намибии. Получишь в Центре, передай. Пусть забавляется, если ему так нравится артефакторика.

– Нравится, – сказал ректор, и теперь в его голосе зазвучали железные нотки. – Но ты же знаешь, что его талант в другом.

– Лучше бы никогда не проявлялся этот талант, – буркнул скрипучий. – Я только спасибо скажу. Всё, бывай. Мне пора на процедуры.

Стало тихо, я досчитала до десяти и тихонько толкнула двери, забыв постучаться.

Кош Невмертич – в строгом костюме темно-серого цвета, стоял посреди комнаты и задумчиво смотрел в стену. На прикроватном столике находился раскрытый ноутбук со включенным скайпом. Я догадалась, что именно по скайпу ректор только что и разговаривал с кем-то. С тем, кто считал, что на меня было совершено нападение.

Ректор вздохнул, оглянулся и увидел меня.

Под глазом у него и в самом деле красовался синяк – не особенно большой, еще не особенно яркий, но синяк.

Я уставилась на него, позабыв о нападении, и меня охватил самый настоящий ужас. Подбить глаз мужчине, который нравится тебе до восторженного писка – это надо постараться, и не получится…

– Опять подслушиваете, Краснова? – произнес Кош Невмертич немного устало. – Я же вам говорил, что не стоит этого делать. Вдруг услышите что-нибудь вам ненужное. Птенчикам не надо лезть в дела волшебников, можно лишиться перышек.

Зря он назвал меня птенчиком. Не так обидно, как назвать Колобком, но тоже ничего похожего на нежное прозвище. Только что я умирала от стыда и сожаления за поставленный синяк, а сейчас мечтала наставить ректору еще парочку синяков, да побольнее.

– Только вам и проявлять заботу о птенчиках, – ощетинилась я. – Вы про меня всё лето не вспоминали.

– А должен был? – ректор смерил меня взглядом и привычно скрестил руки на груди.

Сейчас он выглядел особенно высокомерно. Точно таким же я видела его, когда он выкрал меня из отдела полиции и притащил в свой институт. Всё решил сам. Потому что, видите ли, знает, как для меня лучше. Откуда знает-то?!.