Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Позвольте доложить, — продолжала я, — о выполнении сыскарского задания…
— Сядьте, — перебил Семен Аристархович и кивнул регистратору. — Евсей Харитонович, будьте любезны прибрать.
— Чайку не желаете? — Давилов подхватил поднос.
Вот ведь подхалим, раньше меня так обихаживал, а теперь на другой объект переключился.
Крестовский чаю не пожелал, а меня о том даже не спросили. Дождавшись, пока за регистратором закроется дверь, шеф протянул ко мне через стол ладонь:
— Оберег.
А где же «здравствуй, милая», улыбка где, взгляд нежный? Дрожащими руками сняла я с шеи серебряную цепочку с подвеской-буковкой, положила на стол, пробормотала:
— Думала, Эльдар в Крыжовень едет.
— Ошиблась. — Шеф ткнул оберег кончиком пальца, будто дохлого жука. — Он пуст!
— Чего?
— Того, Попович. Когда мы виделись с вами на перроне столичного вокзала, ваша «ять» была заряжена полностью, я специально проверил, теперь же… — Он сжал кулон в ладони, прикрыл глаза. — Будто постоянно чародейские атаки отбивал.
— Не было ничего такого.
— Понятно, — сообщил Крестовский в пространство.
Хорошо ему, мне-то понятно ничего не было. Что за ерунда? Ну ладно, положим, между нами с Семеном Аристарховичем все кончено. Ну, решил он чувства на более достойный предмет направить, бывает. На эту версию «вы» с «Попович» указывают. Но меня-то в известность поставить надобно?
Посмотрев на шефа пытливо, я заметила испарину у него на лбу, видимо, немало сил на Волкова потратить пришлось.
— Григорий Ильич в порядке? — спросила я осторожно.
Ну правильно, отставку мне после дадут, не в приказе же личные дела обсуждать. Сейчас разговор деловой.
— Кто? — распахнул Семен свои сапфировые очи. — Ах, Чарльз Гордон уездного разлива, господин Волков. Разумеется, в порядке, хороводится с великими островными чародеями, в сонных пределах находясь. И дней семь еще там находиться будет.
— Перфектно… — Я запнулась, потому что мое паразитное слово шефа не радовало. — Он хороший парень, Волков этот, и добрый сыскарь, не хотелось бы…
И снова запнулась, подвесив окончание фразы, голос дрожал, реветь хотелось. Экая ты, Крестовский, дрянь. Неужели трудно было со мною как-то мягче порвать? Хотя бы письмом. Чтоб у меня чуточку времени на страдания осталось. Я ведь не железная и сразу про несколько вещей думать не могу.
— Хороший? — Семен протянул мне цепочку. — Ну-ну…
Наши пальцы соприкоснулись, когда я брала с его ладони оберег, привычная искорка пробежала под кожей к локтю. Спокойно, Геля, дыши. Забудь обо всем, отпусти, с самого начала понятно было, что не сладится у вас. Ты женщина современных взглядов, сильная и независимая, а он… Он это он. Твой начальник. И хороший, кстати, начальник, лучший из возможных. Поэтому страдать ты после будешь, в одиночестве. Сейчас честь мундира блюди.
Медленно вернула я цепочку на шею, спрятала ее за воротом, расслабленно опустила руки на колени.
— Думаю, про господина Волкова вам уже приказные все рассказать успели.
Крестовский кивнул, указывая на картонную папку:
— Рассказать и показать.
— Тогда я, с вашего позволения, повторяться не буду. — Голос уже не дрожал, только смотреть я старалась не на собеседника, а чуть в сторону. — Приступлю непосредственно к делу, за которым вы меня в этот город направили. Блохин Степан Фомич, покойный пристав…
Рапорт длился минут двадцать. Подробно изложив все свои предположения и перечислив действия, я двигалась от события к событию. Шеф слушал внимательно, не перебивал, ему, в отличие от меня, записывать для памяти не требовалось.
Закончив, я налила из графина воды в стакан и осушила его до донышка.
— Понятно…
Я повторила манипуляции. Подождав, пока я отставлю посуду, Семен спросил с фальшивым дружелюбием:
— Стало быть, по факту у нас в приказе находится арестованная ониумщица, обвиняемая в убийстве госпожи Чиковой, и тело супруга последней?
— Именно. Мишкина в этом убийстве призналась, и как только будет возможно продолжить допросы, убийство Блохина…
— А Чиков?
— Что Чиков?
— Его застрелил некий мальчишка по фамилии Степанов из вашего револьвера?
— Да.
Смысл его вопросов от меня ускользал, потому что буквально пару минут назад я это все другими словами уже излагала. Застрелил в целях самообороны, сам о том пока не знает. И никто не знает, кроме меня, Волкова и приказного извозчика, который тело в морг отвез.
Ноздри Семена Аристарховича гневно раздувались, а глаза метали молнии, я даже о страданиях в испуге позабыла.
— То есть… — начал шеф едко, но тут в дверь постучали, и он громко велел: — Войдите!
— Ваше превосходительство, — Давилов посторонился, впуская посетителя, — тут к ее высокоблагородию…
— Евангелина Романовна! — возник на пороге адвокат Хрущ. — Доброго вечерочка.
Цепкий его взгляд метнулся от меня к Семену.
— Невыразимо счастлив лицезреть, так сказать, воочию великого чародея. — Он поклонился. — Наслышан, наслышан. Весь Крыжовень новостями бурлит. Андрон Ипатьевич Хрущ, так сказать, адвокат, к услугам вашего превосходительства.
Крестовский кивнул и посмотрел на меня со значением, я привычно подхватила мяч.
— Присаживайтесь, — предложила гостю, указывая на свободное кресло. — Здравствуйте, драгоценный Андрон Ипатьевич. В каком качестве визитируете? Защитником убийцы или распорядителем похорон?
Посетитель поправил траурную повязку у локтя.
— Поверенным в делах господина Бобруйского, о покраже заявить явился.
— Что похищено? Когда? Кем? — изобразила я деловитость.
Адвокат сел вполоборота к столу, на колени его легла кожаная папка.
— Из конторского сейфа моего клиента деньги пропали. Сто тысяч рублей ассигнациями. Когда, он не знает, с вересня в тот сейф не заглядывали, а нынче… — Он достал из папки стопочку бумаг. — Номера банковских билетов переписаны.
Я посмотрела на стопку. Адвокат продолжал:
— Подозревается в хищении господин Чиков Сергей Павлович.
Крестовский хмыкнул, я похолодела. Только что купец Бобруйский меня переиграл, даже напрягаться не пришлось. О смерти Чикова никто пока не знает, то есть кроме меня, Волкова, приказного извозчика и теперь шефа. Да и узнают, покойник оправдаться не сможет. Номера билетов банковских я, разумеется, сверю, но они сойдутся, к гадалке не ходи. И все, и концы в воду, ниточка, связывающая купца — заказчика убийства с исполнителями оборвалась.
Хрущ поглядывал горделиво, вытягивал шею, будто гриф-падальщик из школьного учебника.