Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Тем же вечером Вейма узнала, что отдельной комнаты для сна ей не полагается. Собственно, в доме шателена и не было ещё одной комнаты, только устланный шкурами чердак, просторное помещение, которое девушка разгромила, и кухня в одноэтажной пристройке. Вампирша чуяла, что изначально Вир хотел предложить разделить с ним спальню. Это больше, чем предложение переспать. Для оборотней впустить кого-то в свой дом, в своё логово… Вир оказал девушке наивысшее доверие. Добро пожаловать домой… Вампирша этого не оценила, и доверие было отозвано назад. Частично, потому что в хлев Вейму всё-таки не выгнали. Беда в том, что вампиры — самые проклятые из всех. Чужое доверие для них или приглашение к обеду или смертельная ловушка.
Разломанную мебель Вир починил собственными руками. В тот же вечер. Вейма сидела рядом, послушно подавая инструменты, и страшно завидовала. Было не так много вещей, которые она умела делать собственными руками. Мать умерла рано, отец не счёл нужным приглашать в дом женщину, чтобы учила дочь ткать и прясть. Он мог бы показать Вейме, как смешиваются лекарства, но…
«Ни к чему это тебе, доченька, — вспомнила девушка ласковый голос отца. — Женщин, которые готовят лекарства, считают или ведьмами или отравительницами. Себе же на горе научишься. Иди, погуляй, милая. Или книжку почитай, не подглядывай за моей работой».
— Можно подумать, это мне так уж помогло, — пробормотала себе под нос вампирша.
— А? — повёл ухом оборотень. Вейма вздрогнула. К тому, что твой собеседник — не человек, надо ещё привыкнуть.
— Я ничему не училась, — пояснила она. — Полезному. Отец считал, что я должна изучать свободные искусства… ну, в крайнем случае, юриспруденцию. Пусть не в университете, но можно же нанять учителя. Хорошая, чистая работа. Не то что составлять лекарства… из вина, чеснока и желчи… или из лисьих внутренностей…
— Писать, читать и считать — в деревне уже полезно, — ободряюще проговорил оборотень.
— А ты, что, не умеешь? — опешила Вейма.
— Умею, — засмеялся оборотень. — Но управлять и записывать — разная работа. Сама убедишься.
— Угу, — уныло отозвалась вампирша. Предстоящий труд её не прельщал.
— А где сейчас твой отец? — осторожно спросил Вир. — Он… жив?
— Жив, — вздохнула девушка. — Наверное. Я не знаю, что с ним. Я ушла из дома. После того, как…
Она сделала выразительный жест поперёк шеи, и оборотень кивнул.
— Ты знаешь, — неожиданно для себя проговорила девушка, — он был моим учителем. Ну, тот, кто…
Вир снова кивнул.
— Готовил меня к университету. Отец ему платил… много. Я не оставила записки. Просто… ушла. Не могла там оставаться… запахи… ты не поймёшь… мы это иначе чувствуем… любовь очень сильно пахнет… надежды… ожидания… они меня душили. Когда понимаешь, что ты сама… так не пахнешь… теперь… что старые запахи в комнате остались… а новых… когда вообще понимаешь, что твой запах изменился… и старый воспринимаешь как чужой… а там им всё пропитано… Он только смеялся. Говорил, так и должно быть… ведь я… я больше не человек… у таких, как я, нет дома… семьи… необязательно жить в склепе. Главное, ни к чему не привязываться… есть учитель, клан… и бесконечное проклятие…
Оборотень отложил инструменты и осторожно, стараясь не спугнуть, коснулся плеча девушки. Она не отстранилась, тогда он так же бережно заключил её в свои объятия. Провёл рукой по коротко стриженным волосам, которые девушка так и не спрятала под платком.
— Добро пожаловать домой, — проговорил он.
— А почему богословие? — спросила ведьма, медленно помешивая варево. Два круга посолонь, два круга противосолонь, три круга посолонь, три противусолонь…
— Что, медицина полезней? — усмехнулась вампирша.
— К чему мне соперники? — в тон ей ответила ведьма.
Она была невысокая, полненькая, с длинными светлыми волосами и россыпью конопушек на носу — полная противоположность худой темноволосой вампирше. Голос у ведьмы был густой, бархатный, тягучий, как её варево. Она носила деревенскую одежду и заплетала волосы в косу, распуская их только во время колдовства. Первое время, когда она только поселилась в этих краях, на неё частенько приходили поглазеть, но теперь у ворот был привязан цепной пёс, здоровый, чем-то похожий на волка, но пегой масти. Дурной немного, но зевак отпугивал прекрасно. Вейму, прибывшую в эти края уже после смерти старой ведьмы, у которой училась нынешняя, первое время принимали за её любовника, а не подругу.
— Необязательно же мне было селиться именно здесь, — засмеялась вампирша.
— Да нет, — задумчиво покачала головой ведьма. Девять кругов посолонь, девять противусолонь, десять посолонь, девять противусолонь… — Но, согласись, странный выбор.
— Мне отказали в докторской мантии, — вместо ответа напомнила Вейма. — Спасибо, хоть доучиться дали… по рекомендации Совета баронов…
— Но почему богословие?
— Хотела понять, — хмыкнула девушка. — Ты ведь знаешь… Тебе никогда не казалось фальшивым называться «прозревшей», а не «проклятой»?
— Не все зовут себя прозревшими, — усмехнулась ведьма. — Зачем врать? Как будто это что-то изменит.
— Нет, серьёзно! Говорить, что это во благо, что это источник силы, сулить свободу за гробом… И при этом учить убивать!
Ведьма покачала головой. В голосе вампирши звучала неподдельная страсть.
— Всё не смиришься, — пробормотала она. Двенадцать кругов…
— А ты — смирилась?!
— Я стараюсь не думать. Ты знаешь, следующую встречу я не переживу. О чём теперь говорить?
— Но пока мы живы, — сникла вампирша.
Тринадцать кругов…
— Ш-ш-ш!
— А эта, чернявая, — шёпотом делился рябой Креб, — она ж и не человек вовсе.
— Взгляд у неё дурной, — подхватил белобрысый Риг. — И молоко пропадает. Вчерась захожу к корове…
— Барону-то[6], говорят, сообщали, — припомнил Креб. — А он отмахнулся только.
— Дык, ещё б ему не отмахнуться! Она ж его дочку тогда спасла. Ну, помнишь, когда кони-то понесли.
— А где это видано, чтоб щуплая девка коней останавливала? — не унимался Креб. — Смогла остановить, может, и погнать могла. Нечисто там дело, ой, нечисто!