клочья. Деревья вмиг лишились листвы. И все же ударная волна значительно ослабла, когда достигла Като. Корова никуда не убежала. Като решил, что где-то поблизости, совсем рядом, упала еще одна бомба.

* * *

Таками-сан возвращался со своей коровой из Ураками в Кобу[14]. Они шли по дороге Одорисэ, и вспышка настигла их примерно в двух километрах от Ураками. Таками-сан почувствовал жар, будто оказался на хибати – японской печке: он и его корова получили сильные ожоги. Затем на них обрушился дождь из огненных шаров. Один из таких шаров ударил его по ноге. Белый дымок исчез, пламя погасло, остался только запах, как от погасшей парафиновой свечки. Эти огненные шары привели к многочисленным пожарам.

3. Сразу после взрыва

От эпицентра взрыва до университетских корпусов было максимум семьсот метров, то есть университет располагался в зоне прямого поражения. Деревянное здание, где студенты изучали основы медицины, оказалось ближе всех к эпицентру, и сама постройка, и все, кто находился внутри, мгновенно стали пеплом. Корпус клинической медицины находился чуть дальше; стены его, к счастью для немногих выживших, были из бетона.

На часах было около одиннадцати утра. Я сидел в своем кабинете на втором этаже, прямо над поликлиническим отделением. Просматривал рентгеновские снимки, выбирая те, которые хотел бы показать студентам. И тут меня ослепила яркая вспышка, во много раз ярче молнии.

Я предположил, что бомба упала прямо у входа в университет. Сразу попытался броситься на пол, но прежде, чем смог что-либо сделать, по оконному стеклу пробежали паутинки трещин и оно разлетелось вдребезги. Страшный порыв вихря поднял меня и бросил в сторону. Осколки разбитого стекла кружились, как сорванные с деревьев листья, в жутком танце они впивались во все, что их окружало. Я решил, что это конец. Правая сторона моего тела была иссечена и изрезана, теплая кровь заструилась по щеке и шее. «Должно быть, у меня большое рассечение над правым глазом и вокруг уха», – подумал я. Но, что удивительно, боли не чувствовал.

Будто бы огромный невидимый кулак ворвался в мой кабинет и нанес сокрушительный удар. Кушетка, стулья, книжные шкафы, стальной защитный шлем, обувь, одежда – все это сначала повисло в воздухе, а затем с диким грохотом посыпалось на меня, беспомощно лежавшего на полу. Пыльная, грязная взвесь забила мой нос так, что я едва мог дышать. Я старался держать глаза открытыми, чтобы следить за тем, что происходит. Посмотрев в окно, я увидел, что на улице потемнело, будто наступили сумерки. Слышался гул, напоминавший рев моря во время шторма. На фоне темного неба моя одежда, обрывки оцинкованной крыши, куски дерева и множество других предметов словно исполняли жуткий танец смерти. Затем похолодало, как это бывает в конце осени, и повисла звенящая тишина. Стало очевидно, что это не был обычный авианалет.

Поразмыслив, я пришел к выводу, что мощность бомбы составляла не менее килотонны[15]. «Около сотни человек, возможно, ранены, – размышлял я. – Куда их направлять? Чем им сейчас можно будет помочь прямо на месте? Преподаватели должны собраться и обсудить порядок действий. Вполне вероятно, что половина сотрудников университета убита или ранена».

Но прежде всего я сам должен был выбраться из-под обломков. Я разогнул колени и с трудом выпрямился, прогнувшись в спине. Как только я это сделал, все вокруг почернело. Неужели я ослеп? Очевидно, контужен, а возможно, и серьезно ранен. Сначала я предположил, что поскольку у меня были раны вокруг глаз, то, возможно, произошло кровоизлияние в глазные яблоки. К счастью, мне удалось повращать глазами. Но когда я пришел к выводу, что не ослеп, ужас от осознания произошедшего охватил меня – здание университета рухнуло, и я оказался похороненным заживо! Какая странная и ужасная смерть мне уготована! Я пообещал себе, что сделаю все, что в моих силах. Лежа под обломками, я пытался совершать какие-то телодвижения, но был похож на сэбмэй[16], зажатый в форме для его приготовления. Я не мог понять, какая часть моего тела может двигаться. Приходилось быть осторожным даже с мышцами лица, так как вокруг было море битого стекла. Более того, в темноте я не понимал, какие предметы находились рядом и как они удерживали друг друга. Когда я слегка пошевелил правым плечом, что-то упало. «Помогите! Помогите!» – закричал я. Но голос, прозвучавший в безмолвной темноте, показался жалким писком.

* * *

Медсестра Хасимото работала в соседнем рентгеновском кабинете. К счастью для нее, когда взорвалась бомба, она оказалась между книжной полкой и стеной. Благодаря этому медсестра не получила ни единой царапины. Пока все предметы в нашем здании носились по воздуху, она стояла, прижавшись к стене, и считала секунды: «Десять. Двадцать. Тридцать». Рядом с ней кружились пыль и дым, Хасимото нечем было дышать, но она стояла, не двигаясь, ожидая, когда прекратится это гигантское броуновское движение. Наконец крупные предметы рухнули на пол. Она решила, что пришло время искать пострадавших и оказывать им помощь, и выбралась из-за книжных полок. Какое же зрелище предстало ее глазам!

Все было в руинах. Пробравшись через завалы и обломки, она выглянула в окно, и шок сменился ужасом. Что случилось? Еще несколько минут назад из этого окна можно было рассмотреть фиолетовую волну черепичных крыш районов Сакамото, Ивакава и Хамагути. Но все исчезло. Куда? А где заводы, из труб которых шел сияющий белизной дым? Где гора Инаса, которая еще утром была покрыта пышным зеленым ковром? Теперь на ее месте возвышалась голая красная скала. Вся зелень лета – листья на деревьях и трава – все исчезло. Не осталось ни одного листочка, ни одной травинки. Весь мир стал голым и беззащитным!

А что случилось с людьми, которые недавно толпились перед главным входом в университетскую клинику? Когда Хасимото посмотрела туда, то ужаснулась, увидев повсюду обнаженные бездыханные тела вперемешку с вырванными с корнями деревьями. Как ребенок, она закрыла глаза ладонями. Ни звука, гробовая тишина! «Это ад! Это ад», – сказала она себе. Открыв глаза, она огляделась. Кромешная тьма. Медсестра боялась предположить, что стала единственным человеком, оставшимся в живых во всем мире, и страх начал сковывать ее. Она уже видела, как бог смерти протягивает к ней когти, и у нее перед глазами проплыл образ дома, затем лицо матери. Хасимото не выдержала и зарыдала в голос. Ей было всего семнадцать лет.

Она услышала крик, нет, скорее мольбу о помощи. Казалось, человек где-то здесь, совсем близко, но, может быть, голос пробивался издалека,