знаешь, про новый город Аркадию, что населен мертвецами, пожирающие трупы. Про завод, где ходит медный памятник, да про болото, на котором ведьма топит путников, а после их оживляет и делает своими приспешниками. И это все только из-за того, что была эта чертова ракета!

- Чертова ракета – Чертово Бездонье. Теперь я понимаю этот скрытый смысл.

За такими разговорами наступила ночь, а после пришла тьма и её безумство. Им, находящимся внутри хижины стало казаться, что стали появляться странные звуки, звон в ушах, а после случилось это.

Неожиданно затрясло Лопаря, его глаза закатились, а из горла вырвались хриплые булькающие звуки, в которых Ерофей узнал слова. Но саму речь не узнал, словно Лопарь говорил на незнакомом языке:

- per voluntatem tuam tolle animam meam turbatam. Suscipe me in regnum tuum et ne des mihi iudicium….

Неожиданно в дверь с силой ударили, после снова и так пока удары не слились в дробный стук, словно кто-то пытался вытребовать у них разрешения зайти. И так же резко удары прекратились, и вслед за дверью раздались вполне себе человеческие слова:

- Тут очень темно…. Холодно и страшно. – Испуганный женский голос умолял. - Прошу…. Прошу, помогите мне. Прошу впустите. Спасите меня от этой темноты и холода. Прошу.

- Не открывай. – Протянул Лопарь, словно бы услышав где-то на пределе сознания эти слова, но, все еще находясь за рубежом, смог пробиться к ним в Хижину, предостеречь. – За дверью смерть. За дверью... там…смерть. Не открывай.

- Прошу, прошу, прошу. Спасите меня. Прошу, прошу. – Зачастили горячим шепотом снаружи.

- Кто там! – Крикнул Леха. Так всегда было с ним - недостаток лет мешал все взвесить, понять возможные последствия тех поступков, что он второпях прожить жизнь, совершал. Да и поговорка у него была смешная – «Умереть молодым и быть красивым трупом». Вот откуда же в его дурной башке такое бралось?

- Это я. – Отозвался молодой мужской голос за дверью. – И я. – Уже женский. – И я, и я, и я. – Детские звонкие голоса колокольчиками зазвенели снаружи. – Впусти нас. – Хором отозвались.

- Кто вы? Кто это я? – Продолжал реагировать Леха. Казалось, что он не мог просто подождать, перетерпеть эту ночь, и где это надо было – пройти мимо! Нет, Леха был не такой! Ему нужна была проявляемая эмпатия. Он просто хотел всем помочь, всех спасти.

- Дурень, ты Леша! – Воскликнул Ерофей. – Ты чё лезешь? Там, - старик мотанул плечом в сторону двери, - наша погибель! Ты же знаешь все эти истории! Ты всех их слышал! Знаешь о дальнем кордоне, и о том, что ни в коем разе нельзя открывать ночью дверь! – Леха утвердительно кивнул. – Так какого ты тогда лешего с ними цацки водишь! Они тебе зубы заговаривают! Ты меня….

- Леша. Лёшенька. Это я, Аленка, сестренка твоя. – Певучий девичий голос отозвался за стенами.

- Как Аленка? – Ошарашено заморгал глазами Леша. – Тебе же…. Тебе… было четыре года. – Он посмотрел на остальных, но те, перепуганные, замороженными стояли статуями, не отзывались на Лехины призывы. – Нет, не может быть. Не может быть. – Он шагнул навстречу светлому дереву входной двери, которая, словно по команде, стала покрываться черной плесенью, а свет вокруг них, испускаемый четырьмя керосиновыми переносными фонарями, будто-то ощущая на себе давление извне, стал колебаться, отступать поглощаемый тьмой.

- Не открывай, не открывай. – Простонал находящийся в бреду Лопарь. - … per voluntatem tuam tolle animam meam turbatam…

- Прошу Леша! Прошу тебя, спаси меня. – Заплакала за дверью Аленка.

На белой двери, раскручивалась черная воронка плесени, разъедавшаяполотно. А в ее утробе, искрились отрыжками молнии, призывая человека к жертве. К самостоятельному выбору.

- Аленка! Аленка! Вот же мамка обрадуется! – Леша осовевшими глазами уставился в жерло воронки и загипнотизировано смотрел вовнутрь. А потом, словно до этого он удерживаемый ослабевающими нитями света, которые, как им показалось, с треском оборвались, освобождая парня от тяжести этого мира, провалился вперед, дотянулся рукой до дверной ручки. Дотронулся.

И тут мир остановился, заморозился, словно ожидая резкого изменения, поворота. Лешка, дотронувшийся до ручки, Лопарь, лопочущий на незнакомом языке заклинания, Ерофей, предостерегающий и двое пьянчуг, от которых давно искали способ избавиться, да все хотели поступить по совести. Но в итоге, переболев всему муками и решив, что эти двое или их дети, решились. А затем, мир, как-будто отмерев и отпустив события на откуп людям, закрутился событиями. Дверь, словно проламываемая изнутри, схлопнулась сама в себя, утягивая за собой Леху, не оставляя людям ничего для памяти о нем. И все.

Свет от переносных фонарей снова потек ровно, освещая всю комнату и четверых людей. Лопыря, еще не пришедшего в себя, старика Ерофея и этих двоих, которые вряд ли поняли, что произошло. А после снова, вроде не случилось ничего, простонали за дверью, приблизились к ней. Заговорили.

- Ерофей! Открой, пожалуйста, дверь, мне очень тяжело держать! – Голос за стеной был женский и каким-то домашним. Вроде женщина наготовила и теперь стояла с кастрюлей. Ждала, когда ее впустят. Не просто ждала, она понимала это как само собой разумеющееся.

- Пшла вон, сука! Ведьма! – Заорал на дверь Ерофей. - Тварь пустынная! А то я не знаю, что ты, кто ты! Да что б ты горела в аду, Аглая!

- Я приду за вами и вашими детьми! – Зашипела Пришедшая за дверью. - Ты слышишь, Ерофей! Если ты не выйдешь, я приду за вашими детьми! И ты знаешь, что будет? Ерофей, мне не нужно слышать твой голос, я знаю, что ты все еще внутри, знаю, что слышишь меня. Ерофей, я буду жрать ваших детей. А остальные станут слушать, как хрустят их кости на моих зубах! Ерофей, ты знаешь, что так будет! Знаешь, что старейшины послали всех вас сюда ради жертвы. Меня накормить, чтобы я их там, в бункере, где они как черви копошатся, оставила, не погубила!. Ерофей! Слышишь? Выходи! Или ты, или дети. Внуки твои. У тебя есть внуки, хоть и не от твоей крови, но ты их считаешь своими. Ерофей, слышишь меня! Я с них начну, с внуков твоих!

Старик, все это время, шаркая отяжелевшими ногами, продвигался вперед, к двери. Он очень не хотел этого, но у него не было выбора – угрозы из-за