— Да, я жил в Зоне. И — да, этой ночью буду здесь один.

— Этой ночью? — Вика, отставив мизинец с длинным серебристым ногтем, выпустила в потолок струйку ментолового дыма.

— Потому что здесь ещё живет Магарыч, мой сменщик, вы его видели.

— Вчера мужчины напили-ись… — протянула Лена, стряхивая пепел. — И он с ними был, да?

— Поэтому сегодня ночует в лазарете, — согласился Тимур. — Так что, налить вам водки? Больше ничего нет, только водка и сухарики.

Это был переломный момент. Раньше они ещё колебались, но теперь карты были выложены на стол. Ну, или на кровать, это уж как посмотреть. Теперь они могли либо попрощаться, сославшись на усталость после дневных занятий, либо выпить — и остаться до утра. Тимур не сомневался в их решении. И очень хорошо представлял, как всё будет происходить дальше: бутылка опустеет быстро, он запрет дверь и выключит свет, а потом как-то так выйдет, что одна девушка (Лена, скорее всего) уже плещется в душе, а вторая сидит у него на коленях и они целуются; вскоре Лена вернётся, обернутая коротеньким полотенцем, ойкнет, продолжая играть роль невинной девчушки, но тут же присоединится к ним на кровати, потом они стянут с него футболку и окончательно разомлеют, увидев его шрамы и татуировки…

Всё это было так знакомо, что он даже поморщился, уйдя к шкафу за стаканами. Знакомо и… ну да, скучно. Чистая физиология, никаких чувств. Ничего личного, только три молодых тела. Как там пишется в электронных письмах с аттачем, но без текста в самом письме? «Эмпти боди» — «пустое тело». Три пустых человеческих тела в постели, бездушные оболочки, куклы для секса…

Тимур не успел взять стаканы — к дому подкатил мотоцикл, и испитой голос произнёс:

— Эй, инструктор, иди сюда.

Он обернулся. Лена, докурив, пересела на кровать рядом с Викой, обе глядели на дверь.

— Это почтальон, — пояснил он и вышёл наружу.

Пацюк, сидя на мотоцикле, держал лист бумаги с ручкой.

— Ты ж у нас Тимур Шульга? — спросил он.

— А ты вроде не знаешь? — Тимур спустился по ступенькам.

— Знаю, но порядок нужон. Где твой паспорт? Или ладно, не надо, спешу я. Расписывайся быстрее.

— Зачем?

— Зачем? — удивился Пацюк и сунул ему ручку. — Затем, что положено! Посылку получил — подпись чиркнул. Чиркай!

— Посылку?

— Её самую. Ну или эту… бандерольку. Чиркнул? Получи.

Пацюк убрал листок с ручкой, достал из коляски небольшой свёрток и вручил Шульге:

— Ить странная бандеролька. Какой-то человек на пункт к нам принёс. И обратный адрес, слышь, стрёмный какой-то. Ну ладно, поехал я.

Зарокотал двигатель, и Пацюк укатил.

В полной растерянности — ему ни разу в жизни не доводилось получать посылки, бандероли или бумажные письма — Тимур вернулся в дом. Девушки сидели на кровати и, склонившись друг к другу, шептались. Как только он вошёл, Лена спросила:

— Тимур, а тебя правда уволили?

— Правда, — рассеянно откликнулся он, подходя к столу.

— Куда же ты пойдёшь? Где ты вообще живешь, в Киеве?

— У тебя квартира там? — добавила Вика и достала из лежащей на столе пачки ещё одну сигарету.

На её футболке были три маленькие красные пуговки, и пока Тимур ходил говорить с почтальоном, девушка успела расстегнуть их.

Вертя в руках свёрток из плотной серой бумаги, затянутый веревкой и скотчем, он ответил:

— Нет у меня квартиры.

— Значит, к родителям пойдёшь?

Тимур повернул бандероль так, что стали видны штемпель и приклеенный рядом бумажный прямоугольник с надписью.

— Родителей тоже нет, я интернатский. В общаге где-нибудь устроюсь, пока другую работу не…

Он замолчал. На бандероли были два адреса, написанные корявым почерком. Первый — этот лагерь, в поле «адресат» значилось «Тимур Георгиевич Шульга». А второй — «Зона Отчуждения».

— Тимур, мы могли бы тебе помочь, — сказала Лена. — Устроить пожить на квартире одной, она всё равно пустует.

— И насчет работы тоже, — добавила Вика.

Ну да, хотят заполучить себе такого карманного любовничка, который никуда и рыпнуться не может, потому что целиком зависит от них. Тимур, положив свёрток на стол, присел. Девушки удивленно захлопали глазами. Он приподнял правую штанину и выпрямился с ножом в руке. Узкое лезвие блеснуло в свете лампы. Лена ойкнула — на этот раз не манерно, показушно, а вполне искренне, — Вика подалась вперёд, задышав чуть тяжелее, словно вид оружия (или скорее уж мужчины с оружием) возбуждал её. Тимур полоснул ножом по скотчу, дёрнул. Бумага полетела в сторону, под ней оказался брезентовый свёрток, а дальше — то, при виде чего внезапно вспотел затылок и волна озноба сбежала по спине до самого копчика.

Большой, влажный лист зеленухи. Говорят, так мутировал в Зоне обычный лопух…

Он год не видел зеленухи. Когда дрожащими пальцами разворачивал её, наружу вывалился клочок бумаги в клеточку.

Девушки на кровати притихли, а Тимур быстро шагнул назад, увидев артефакт.

С такими он раньше не сталкивался: большой, размером в два кулака, и похож на мшистый камень.

— Что это? — Лена выглядела разочарованно.

Не сводя глаз с артефакта, он взял записку. Развернул.

— Кто это тебе камни в посылках шлет? — спросила Вика и требовательно добавила: — Тимур, почему ты молчишь?

В записке тем же кривым почерком было написано:

«Тим, жду в Логове. Приходи очень быстро. Ночью через 5 дней всему конец».

Потом дата — вчерашнее число — и подпись, две буквы: «Cm».

— Тимур! — повысила голос Вика, и тогда он сказал:

— Так, девушки, выметайтесь отсюда.

— Что? — изумилась она.

Тимур поднёс записку к лицу и обнюхал. Бумага пахла Зоной.

— Идите спать, — сказал он, переводя взгляд на артефакт.

— Ты… — пискнула Лена. — Ах ты…

— Скотина! — Вика вскочила с кровати.

Лена тоже поднялась.

— Жлоб! — Её подруга схватила сигаретную пачку со стола. — Правильно тебя директор уволил, козёл! И взгляд у тебя, как у убийцы!

— И ещё нож этот!

— Давайте, девчонки, топайте.

Тимур шагнул к ним из-за стола, забыв, что всё ещё держит нож. Должно быть, видок у него при этом был тот ещё, потому что Лена, зацепившаяся майкой за угол кровати, испуганно завозилась, а Вика попятилась к двери, прижав руки к груди.

Потом обе завизжали, потому что Тимур Шульга, бросив на пол скомканную записку, коротко замахнулся и метнул в них нож.