– Прошу прощения, милорд, но должна вам признаться, что сегодня я очень устала, – сказала я.

Он уставился на меня, изучая мое лицо, и, вероятно, круги у меня под глазами заставили его поверить.

– Очень хорошо. Тогда завтра, – сказал он, слегка улыбаясь, и наклонился вперед, чтобы коснуться ртом раны на тыльной стороне моей руки.

Его губы оказались перепачканы моей кровью, когда он отстранился, и лорд, высунув язык, облизал их.

– Завтра, – согласилась я, возненавидев это слово, как только его произнесла.

Мне как никогда хотелось сказать, чтобы он заботился о здоровье своей жены, а не проводил время со мной. Но я промолчала и повернулась к кустам с лиловыми ягодами.

Потому что долг был превыше всего.

2

Блики от закатившегося солнца погасли, сменившись свечением Завесы, из-за которого я не могла заснуть. Сияя в лунном свете, она влекла меня к окну тесной спаленки, и я смотрела и смотрела на нее, пока стекло не запотело от моего дыхания. В голове у меня, как всегда, звучали последние слова отца, призывавшего меня вырваться на свободу, в ночь, узнать обо всем том, что ожидало меня за пределами этой жалкой деревушки.

Улетай на свободу, Маленькая птичка.

Я плотнее укуталась в старое драное одеяло, пытаясь прогнать озноб, но холодный воздух поздней осени упрямо просачивался сквозь щели оконной рамы. После смерти отца много зим назад, в жалкой попытке сохранить тепло самыми суровыми зимними ночами, я заткнула дыры лоскутами ткани от старых платьев, из которых уже выросла.

Осенью я была почти уверена, что этого окажется достаточно. Но как только наступала настоящая зима, я присоединялась к брату на полу перед огнем, а наша мать спала рядом в кресле-каталке, которое лорд Байрон изготовил для нее после принесения нашего отца в жертву.

Моя спальня когда-то служила чуланом. Сейчас в ней практически не было мебели, за исключением моих скудных пожитков и кровати, сделанной руками отца. Пол почти полностью прогнил, и брат латал его каждый раз, когда он проваливался у меня под ногами.

Дотронувшись до прохладного потрескавшегося стекла, я заскользила пальцами по кругу, который вытирала рукавом столько раз за эти годы, что и не сосчитать. Когда дрожащие пальцы наконец коснулись защелки посередине, я оглянулась, чтобы убедиться, что брат не появился в дверном проеме, намереваясь поймать меня, когда я в очередной раз ускользаю на ночную прогулку.

Открыв защелку, я потянула створки, и ветер почти распахнул их настежь. Холодный воздух резко ворвался в спальню, и у меня перехватило дыхание. Я едва успела поймать, створки, чтобы они не стукнули и не перебудили немногочисленных обитателей нашего ветхого домишки. Пряди темных волос, выпавшие из косы, сдуло с лица. Я забралась на подоконник и села, свесив ноги. Кожу покалывало, когда лунный свет целовал мои голые руки.

Мне не хотелось проводить эту ночь в заточении, внутри этой полуразвалившейся ловушки, которую трудно было назвать настоящим домом. Только не сегодня, когда с другой стороны подоконника меня призывало к себе ночное небо, а из леса лился свежий аромат сосны, которым я никак не могла надышаться.

Мои бунтарские прогулки по лесу действовали на меня глубоко исцеляюще. Было в них что-то привлекательное – некий протест против строгих запретов, наложенных на меня прогнившим обществом, которое требовало от женщин сохранять чистоту и непорочность для мужей, которых даже еще не выбрали. Приличных мужчин в Мистфеле насчитывалось совсем немного – они были скорее редкостью, чем нормой. Я не смела и надеяться на такой брак, в каком жили мои родители, – полный счастья, любви и тепла.

Сбросив одеяло на пол спальни, я опустилась на траву и пошарила руками в поисках своей палки, пока глаза привыкали к темноте. Ощупав пальцами землю, я нашла палку и стряхнула с себя пыль, поднявшуюся с лишенной ухода почвы, на которой отказывались расти даже сорняки.

Когда я поднялась на ноги и закрыла оконные створки, с пальцев посыпались сухие песчинки. Просунув ветку в щель в подоконнике, я повернула ее так, чтобы она зацепилась с другой стороны и удерживала окно закрытым. Вернувшись, я смогу проскользнуть внутрь через окно, чтобы брат не обнаружил, что я опять гуляла.

Наш дом представлял собой старую мазанку. Наружные стены были возведены частично из досок, частично из переплетенных веток и покрыты глиной. Поскольку за домом никто не ухаживал, стены деформировались и потрескались, а дырявая соломенная крыша протекала во время дождей и нуждалась в ремонте.

В доме было всего два стеклянных окна, составленных из осколков, которые отец и брат получили в подарок, когда помогли одной из богатых семей заменить их окна.

Оставив дом позади, я направилась к роще, которая располагалась прямо за нашей деревней. Вдали что-то выло на луну, призывая меня во тьму, где под звездами бродили разные твари, а жители деревни Мистфел опасались за свою жизнь. Но вместо страха, который должен был бы пульсировать в теле, мной владело только одно чувство, которое никогда не посещало меня в дневное время, когда по улицам бродили люди.

Свобода.

Конечно, это была лишь временная иллюзия в моем мире, самообман, притворство, чтобы смягчить гнетущую реальность, ведь я не могла выбирать. На данный момент мою жизнь определяли в первую очередь лорд Мистфел и силы элитной Стражи Тумана, которые отошли от своей первоначальной цели и превратились в извращенную армию, выполнявшую все, что бы ни потребовал лорд. Следующим учитывалось мнение моего брата. В отсутствие отца, которого лорд Байрон и Верховный жрец принесли в жертву Завесе, он диктовал мне, что делать.

Придет время – гораздо раньше, чем мне хотелось бы, – и мою судьбу и мою жизнь будет определять муж, вот тогда-то для меня и начнется настоящий кошмар.

Я подошла к опушке леса, провела рукой по коре первого попавшегося дерева и покружилась вокруг него, не удосужившись оглянуться. Затем нырнула в рощу, и тьма, заключив в тесные объятия, быстро поглотила меня целиком и понесла вперед, взывая к той моей части, которая жаждала ночи, в отличие от тех, кто ее боялся.

Даже звуки, которые издавали маленькие существа, ползающие в подлеске у ног, не заставили меня бежать из леса. Даже холодный воздух, что щипал кожу, оставляя на щеках розоватые пятна, не побудил повернуть назад.

Единственное, что имело значение, – это окружавшая меня тьма и чувство уединения, которым одаривала глубокая ночь. Только она спасала меня от назойливых взглядов людей лорда Байрона, следивших за мной, искавших