внутри своей личной пустоты. Сознание потянулось к энергии мира, зачерпнём, о так просто? Из ничего буквально проявились стеллажи с моими воспоминаниями, что по спирали тянулись в необозримый верх. А это что? Прямо посредине моих воспоминаний лежал большой, клубок что-ли, ну или комок, так сразу и не поймёшь.

Что это?

Я потянулся к нему своим сознанием. Приблизился, чтобы «рассмотреть» получше… Неожиданно, от него прямо в меня, выстрелили протуберанцы. Отпрянуть не получилось, сознание не земная поверхность тут законы другие. Протуберанцы достигли моего я, проникли в него, и тут же стали отлетать, но уже шарами памяти по полкам стеллажа.

Сколько это длилось, миг или вечность, не знаю, да и не важно. Важно другое. Я теперь не совсем я. Точнее я, но другой, и мне не тридцать пять, а пятнадцать. Я тот же Сергеев Юрий Евгеньевич, и отец мой тот же, да не тот. И земля тоже та и не та.

Почему так? это философский вопрос, и думать об этом я буду, потом. А пока идёт осознание своей новой личности. Любой человек чувствует себя личностью. Центром своей собственной вселенной, которую он сам формирует своей волей, а иногда и силой. Я понял это ещё там, лёжа прикованным к медицинской капсуле, которую по привычке называл кроватью. И теперь плавая в глубинах пустоты своего сознания, своей вселенной, в которой пустоты несоизмеримо больше чем наполнения, я заново воспринимал самого себя.

Вот теплые руки прижимают меня к груди и материнское молоко дарит чувство блаженства сытости и покоя. А вот я с сёстрами стою на дороге, за спиной озеро. А впереди собачья свадьба, псы рычат и дерутся, мне шесть лет и мне страшно. Лина, которой всего на полтора года больше, берёт палку и выходит вперёд, но я мужчина я не должен прятаться за женскую юбку, и я тоже беру палку и иду на этих псов, и я, выплёскиваю на них свой страх и ярость, и это моя первая победа. А вот, мой первый день в школе, на улице март и мне холодно. В школу меня привела моя корейская мама, она мне говорит, чтобы я был сильным и хорошо учился, что мне нужно достигнуть самого верха, это нужно, чтобы все мною гордились. Подходит учительница, я кланяюсь и здороваюсь, она берёт меня за руку, и мы уходим, я оборачиваюсь, смотрю на маму и вижу в её глазах слёзы. А вот мой дядя Руслан приехал за мной, чтобы забрать в Россию, в имение к дедушке и бабушке. В имение – потому, что я мальчик и мне уже восемь, а мальчик должен получить правильное воспитание, все нас провожают в аэропорт, сёстры тихо плачут, мама их обнимает и шепчет, что на каникулах они будут летать ко мне в гости, а у отца странно блестят глаза, он о чём-то разговаривает с дядей и всё время на меня оборачивается. А вот я в имении, мы приехали из аэропорта на огромной чёрной машине с затемнёнными стёклами, дедушка и бабушка встречают меня и дядю Руслана стоя на огромном крыльце перед огромным домом, сзади них стоит прислуга, дед выходит вперёд и произносит: «Здравствуй сын. Здравствуй внук. Вы дома». А вот я стою перед большим портретом. На нём изумительной красоты женщина, Моя бабушка привела меня сюда. «Это твоя настоящая мать», — говорит бабушка, «твоя мама умерла во время тяжёлых родов, когда рожала твоего так и не родившегося брата. Лана и Лина близняшки, они дочери твоей мачехи Ми Сук». Бабушка говорит мне, что я должен об этом всегда помнить. Помнить потому что я, дворянин. Дворянин из старинного Тверского рода, а они безродные девки, на что я, повернувшись к ней, всем корпусом, произнёс, глядя её прямо в глаза: «Они мои Сёстры, а Ми Сук моя мать, так решил мой отец и так считаю я, потому, что мы мужчины и это наше право решать». А бабушка вдруг улыбнулась и произнесла: «Ну что ж, кровь не водица. Пойду, обрадую твоего деда».

Следующий шар: Я стою в оборонительно позе, в моих руках два клинка. Это шпаги, у них нет раковин, восьмидесятисантиметровый клинок обоюдоострый у своего острия. Мой учитель фехтования Жан Поль, читает мне нотацию о том, что так стоят только русские медведи, неожиданно, из-за спины, раздаётся голос моего деда, который обращается ко мне «Не важно как ты выглядишь со стороны, когда в твоей руке шпага, главное это твоя честь, которую ты этой шпагой отстаиваешь».

Ещё шар: в главной зале усадьбы Сергеевых, у нас приём в честь моего тринадцатилетия, в моих руках гитара и я пою гостям старинный романс. Дальняя дверь в залу открывается и в неё входит отец, за руки его держат Лана и Лина, на них ярко-синие платья с золотыми драконами. Чувствую, как бьётся сердце, но нужно держать лицо, и я пою, пою о птице, которую нужно выпустить на волю.

А здесь я в огромном чёрном автомобиле, мне почти пятнадцать. Мы с дедом Львом и бабушкой Надей, едем в аэропорт, дорога длинная и бабушка мне говорит, как должно мне вести себя на чужбине и как жаль, что закончить своё образование мне нужно в Корее, но, говорит она, так нужно Семье и мне необходимо с этим смириться, но моё сердце поёт, ведь я скоро их увижу.

Я в салоне самолёта, большие широкие кресла бизнес-класса, ко мне наклоняется стюардесса, красивое правильное лицо, голубые глаза и лёгкая улыбка, — Мы садимся господин Сергеев. Пристегнитесь пожалуйста. Девушка стоит, наклонившись ко мне и ждёт, когда я отвечу. А я не могу отвести взгляд от восхитительного вида двух полушарий, спрятанных в ажурные чашечки лифчика, открывшихся мне из-за расстёгнутой пуговицы на белоснежной рубашке. И до самой посадки я блаженно щурился и мечтал о том, что у меня появилась сверх способность и я могу взглядом фотографировать всё, что нужно сохранить в памяти на веки вечные и как это будет круто. Вот самолёт коснулся взлётной полосы, взвизгнули тормоза, неожиданно раздался хлопок, самолёт резко наклонился вправо, меня мотнуло до боли в шее, удар и мысль о том, что нужно войти в самадхи.

Я открыл глаза, надо мной больничный потолок, тускло горит ночное освещение, значит сейчас ночь. Справа кто-то зашевелился, я повернул голову и улыбнулся:

— Здравствуй мама, я так по тебе соскучился.

Глава 2