Сначала дразнили цыганом – за смуглую кожу и чёрные как смоль кудряшки. Он злился, с вызовом заявлял, что он русский. Но это ребят только сильнее распаляло. Тогда он перестал беситься, и дразнить стало неинтересно. А потом Рита случайно узнала, что его мать работает в школьной столовой. На другой день, перед уроком, пока учительница не пришла, Риточка, нарядная, как куколка, с роскошными белыми бантами и золотистыми локонами, встала из-за парты, повернулась, нацелив на него маленький пальчик, – Явлегин всегда сидел в самом конце крайнего ряда – и звонко, на весь кабинет воскликнула: «Сын кухарки! Сын кухарки!» Тут же весь класс подхватил её слова, и… вот уже тридцать детских голосов выкрикивают дружным хором: «Сын кухарки!» Как сейчас Рита помнит горящие жгучей ненавистью круглые глазёнки странного озлобленного мальчика. Помнит, как он одним махом взлетел на парту, перепрыгнул на другую, третью, держа в руках стул. Взмах – и стул летит в неё. Она и ойкнуть не успела, как он угодил ей в голову, в сантиметре от левого виска. Боли не помнит. Только потрясение и страх. И ещё – как визжали девочки, как на белоснежной блузке алела кровь, как началась невообразимая суета. Рита потом две недели лежала в детской нейрохирургии. А когда вернулась в школу, маленького Явлегина пытались заставить извиниться перед ней, требовали, угрожали, ругались. Но он только злобно смотрел на всех, нет, не на всех, на неё одну, не мигая, в упор. Будто мысленно кричал: «Ненавижу!» От его взгляда внутри всё скукоживалось. Такое разве забудешь? Да и шрам вот остался навсегда.

Тогда Риточка совершенно искренне чувствовала себя невинной жертвой, ведь она-то шутила, а этот ненормальный – всерьёз. От обиды ли, из вредности, или ещё по какой причине, сейчас Рита и сама не могла сказать, но допекать его она не прекратила, даже наоборот. Так что та стычка была первой, но далеко не единственной.

Класса до девятого между ними кипела настоящая вражда. Вражда, в которую Рита вовлекла остальных одноклассников. Не без помощи её верного Игорька, разумеется. Пусть не весь класс, но добрую половину удалось настроить против Явлегина. В известном смысле травить его не осмеливались, знали, чем такие шутки могут кончиться. Но подлянки устраивали регулярно и с энтузиазмом. Однажды, в шестом классе, тайком налепили ему в журнале пятёрок по всем предметам, а учителя подумали на него – на то и был расчёт. Как они всполошились – ЧП! Созвали педсовет, где всем скопом распекали его вместе с матерью, та потом вышла в слезах. А класс ходил довольный – шутка удалась! Особенно радовалась Рита – ведь её идея была.

Не упускала она и возможности вставить при любом удобном случае шпильку в адрес Явлегина. Когда тот был помладше – психовал, гневно сверкал глазами, ругался, норовил ударить. Иногда ей и влетало от него, но это ничуть не останавливало, напротив, словно подстёгивало. Ну а класса с седьмого Явлегин приноровился отвечать ей колкостью на колкость. Как-то она подбила ребят сдать обед в столовой нетронутым, мол, есть невозможно. А затем, на следующей перемене, ехидно поинтересовалась у Явлегина, отчего так невкусно кормят столовские повара. И сама же ответила:

– Хотя и так понятно. Мамаша, видать, продукты домой тащит, а нам всякую пакость подают.

Ждала бурной реакции, а он ей почти спокойно ответил:

– Ты, Загорецкая, мою мать по своим предкам не суди.

Или взять тот ужасный случай, когда они скидывались на подарок классной ко дню рождения. Ещё накануне Рита высмотрела у Явлегина на локте крохотную, еле заметную штопку. Вот и не преминула съязвить, красноречиво потирая собственный локоть: «Явлегин пусть не сдаёт. Он у нас бедненький. Ходит в школу в рванье. Пусть лучше новую кофту себе купит». А он преспокойно парировал: «Лучше ходить в дырявой кофте, чем жить с дырявыми мозгами и языком без костей». Рита вспыхнула, бросила со злостью: «Идиот!» Но Явлегин лишь ухмыльнулся. Конечно, захотелось отомстить, и так тщательно всё продумала, а в итоге вышло ещё хуже.

Они тогда обсуждали, что подарить одноклассникам на Двадцать третье февраля. Хорошо хоть остальных мальчишек в классе не было. Рита специально так подгадала, чтобы в кабинете Явлегин сидел один – классная часто его после уроков оставляла: давала задание, а сама уходила. Вернётся где-то через полчаса, проверит. Только так он и получал какие-никакие оценки, потому что на уроках упорно молчал, о чём бы его ни спрашивали.

Рита знала, что он там: видела, как классная его в кабинет завела, а сама ушла. Вот Рита и позвала туда девчонок, громко объявив: «Девчонки, идите сюда! Здесь никого! Давайте, пока мальчишек нет, придумаем, что будем им дарить. Сюрприз ведь должен быть». Уж очень хотелось показать Явлегину, что он для неё, нет, для всех – пустое место. Пока обсуждали, тот, казалось, даже не слушал. Уткнулся в учебник и глаз не поднимал. Прямо досадно стало. Потом Рита углядела, как он запустил пятерню в волосы, взъерошил и без того непослушные вихры. «А давайте Явлегину подарим расчёску, – предложила она, демонстративно повернувшись к нему спиной. – Если он, конечно, знает, что это такое и как ею пользоваться». А в ответ услышала: «Какая ты, Загорецкая, заботливая. Спасибо, буду только рад. Тогда и я тебе на Восьмое марта сделаю подарок – дезодорант. А то там, где ты, всегда так воняет». Девчонки сразу стихли, опешили. Рита и сама от потрясения не нашлась что ответить. Потом целый урок ревела за школой, кляня Явлегина на чём свет стоит. Если раньше она его недолюбливала, относилась к нему свысока, то после этих слов возненавидела всеми фибрами души. Как он посмел ей такое сказать? Да за ней даже десятиклассники бегали! Она ведь самая красивая в классе. Нет, в школе! У неё есть всё, чего ни пожелает! С ней все хотят дружить! А этот хоббит в обносках такое ей заявил! Да его убить за это мало!

Убить не убить, но отлупить наглеца Рита попросила. Строго говоря, просить даже и не пришлось, она просто без лишних подробностей нажаловалась Игорьку, что её оскорбили и унизили. Публично! Игорёк уже тогда за ней увивался и сразу воспылал решимостью проучить Явлегина. Но толком ничего не вышло. Маленький, жилистый и дикий Явлегин так отметелил Игорька, что у того живого места не осталось. После той драки они ещё несколько раз бились, и один на один, и двое на двое, и стенка на стенку. Один раз Рита случайно наблюдала их бойню. Ужас! Явлегин, точно хищник, бросался на здорового, но неповоротливого Игорька, бил резко, яростно, беспощадно, сам же от ударов ловко уворачивался. «Не дерись с ним больше, – попросила она Игоря. – Он как бешеный зверь, загрызёт ещё чего доброго». «Тоже скажешь!» – фыркнул Игорь. Но с драками завязал. Ему и самому надоело с синяками ходить. А после девятого Явлегин резко, буквально за лето, вымахал, окреп, раздался в плечах, да ещё и, по слухам, стал водиться с опасными личностями. Весь прошлый год прогуливал напропалую, почти перестал ходить на уроки. Впрочем, все только вздохнули с облегчением. Связываться с ним даже учителя теперь не решались. Молча ставили ему липовые тройки. Даже классная забросила послеурочные задания. Хотя мать Явлегина по-прежнему работала в школьной столовой, правда, выросла до заведующей. Но, видимо, и она не могла повлиять на сына. А ещё сплетничали, что у неё связь с директором школы, Петром Алексеевичем. Так это или нет – точно неизвестно, но то, что директор закрывал и продолжает закрывать глаза на все выверты её сынка и тянет его из класса в класс, – факт.