Да, так нечестно, но я наверняка просижу в этой клетке много веков, притворяясь, что у меня псориаз, вокруг всякие лицемеры будут кричать и жаловаться на сырость и вонь, а моя соседка Сучка фон Сучкинс будет садиться на корточки и полировать слюной и скомканной бумажной салфеткой свои дешевые белые туфли. Даже сквозь вонь дерьма, дыма и серы я слышу аромат ее духов из магазина «Всё за доллар», похожие на фруктовый запах жевательной резинки или шипучки. Если честно, лучше бы пахло просто дерьмом, но кто сможет задерживать дыхание миллион лет подряд?

Так что я говорю просто из вежливости:

― Все равно спасибо. Ну, что хотела меня подкрасить. — Как воспитанная девочка, я выдавливаю из себя улыбку: — Я Мэдисон.

Моя соседка чуть ли не бросается к прутьям, которые нас разделяют. Все ее груди, бедра и туфли на каблуках безмерно благодарны мне за компанию, она широко улыбается, демонстрируя фарфоровые резцы массового производства. В проколотых мочках сверкают серьги, совсем как у Клэр Стэндиш, только вульгарные, размером с монету, не с бриллиантиками, а из циркония с блестящей огранкой.

― Я Бабетт! — Уронив салфетку, она просовывает мне грязную, всю в потеках руку.

Ты там, Сатана? Это я, Мэдисон. Ты только не обижайся, но родители приучили меня верить, что ты не существуешь. Мама и папа говорили, что ты и Бог — порождение крошечного, суеверного и отсталого мозга деревенских проповедников и лицемерных республиканцев.

По словам моих родителей, ада не существует. Если бы вы спросили их, они наверняка сказали бы вам, что я уже родилась заново в виде бабочки, стволовой клетки или голубки. В смысле, оба считали, что надо бегать передо мной голышом, чтобы из меня не выросла мисс Изврат Извраткинс. Будто бы греха нет, есть только неправильный жизненный выбор. Недостаточный контроль над своими побуждениями. И зла как такового нет, а любая концепция борьбы добра со злом — всего лишь культурный конструкт, привязанный к конкретному времени и месту. Если что-то заставляет нас корректировать свое поведение, так только соблюдение общественного договора, а не какая-то смутная угроза огненного наказания. Зла просто нет, утверждали они, и даже серийные убийцы заслуживают кабельного телевидения и психологической помощи, потому что рецидивисты тоже страдают.

Совсем как наказанные ученики в классическом фильме Джона Хьюза «Клуб „Завтрак“», я пишу эссе в тысячу слов на тему «Так что же вы собой представляете?».

Да, я знаю слово «конструкт». Вообразите себя на моем месте: я сижу в запертой клетке в аду, мне тринадцать лет, я обречена быть тринадцатилеткой вечно — и все-таки я еще осознаю себя как личность.

Было бы хуже, если бы я задвигала вам про Гайю, Мать-Землю — как моя мама, когда рекламировала свой последний фильм в журнале «Вэнити фэйр». Там еще была фотка, как отец подвозит маму к красной дорожке в маленьком электромобильчике. А на самом деле, когда никто не видит, они летают на арендованном реактивном самолете, даже если надо забрать одежду из химчистки (конечно, химчистка во Франции).

Маму тогда номинировали на «Оскара» за роль монахини, которой становится скучно жить, и она убегает из монастыря к проституции, героину и абортам, а потом у нее вдруг появляется популярное дневное ток-шоу и муж Ричард Гир. В кинотеатры на этот фильм не пошла ни одна живая душа, зато критики кипятком писали. Кинокритики и обозреватели очень, очень надеются на то, что ада нет.

Мне кажется, я отношусь к «Клубу „Завтрак“» так же, как моя мама — к Вирджинии Вулф. В смысле, чтобы прочитать «Часы», ей пришлось принимать ксанакс, и то она потом почти год ревела.

Еще в «Вэнити фэйр» моя мама сказала, что есть только одно истинное зло — это как нефтяные гиганты пользуются глобальным потеплением, чтобы уничтожить всех бедных белых медвежат. И самое ужасное: «Мы с дочкой Мэдисон уже много лет боремся с ее детским ожирением — оно стало для нас настоящей трагедией». Я в курсе, что значит термин «пассивная агрессия».

Обычные дети ходили в воскресную школу, а я летала в экологический лагерь. Обычные девочки учили наизусть десять заповедей, а я — как сокращать свой углеродный след. В мастерской по обучению ремеслам аборигенов Фиджи (я не шучу) мы плели из сертифицированных, выращенных без удобрений, собранных без вреда для окружающей среды, а также проданных по справедливым ценам пальмовых волокон дешевые сувенирные бумажники, которые все равно потом выбрасывались. Экологический лагерь обходился нашим родителям в миллион долларов, но нас заставляли подтирать задницы грязной бамбуковой туалетной палочкой. Ну а вместо Рождества у нас был День Земли.

Если есть ад, говорила моя мама, туда попадают за то, что носят шубы из натурального меха или пользуются косметическим молочком, испытанным на крольчатах нацистскими учеными, сбежавшими во Францию. Если есть дьявол, говорил мой отец, то это Энн Коултер. Если есть смертный грех, говорила мама, так это производство стирофома. Такие догмы они мне вкладывали в голову, раздевшись догола, но не закрыв шторы — это чтобы я не выросла мисс Сукки ван дер Сукк.

Иногда они называли дьяволом табачные концерны. Иногда — японских рыболовов.

Самое ужасное, что в экологический лагерь мы не приплывали на сампанах, влекомых течением Тихого океана. Нет, каждого воспитанника привозили туда на частном самолете, сжигающем миллиарды литров динозаврового сока, которого на нашей планете уже не образуется; каждого снабжали едой, равной по массе его собственному весу — органическими фиговыми батончиками и йогуртовыми завтраками, произведенными по принципам свободной торговли, зато завернутыми в одноразовую майларовую пленку, которая не разлагается НИКОГДА. А теперь представьте: весь этот груз тоскующих по дому детей, калорий и игровых приставок несется на Фиджи БЫСТРЕЕ СКОРОСТИ ЗВУКА.

И что это мне дало? Посмотрите на меня: умерла от передоза марихуаны, скатилась в ад и теперь расчесываю себе щеки до крови, пытаясь убедить соседку по клетке, что страдаю псориазом. А вокруг валяется миллион миллионов кусков поп-корна. Правда, есть и плюсы: в аду ты больше не раб своего тела, и для некоторых чистоплюев это хорошая новость. Как бы объяснить поприличней… Больше нет надобности в постоянной скучной кормежке, а также прочистке и опорожнении разных дырок, необходимых для поддержания физического тела в функциональном состоянии. Если вы окажетесь в аду, в вашей клетке не будет ни туалета, ни воды, ни постели, но нехватки их вы не ощутите. В аду никто не спит, разве только вам не захочется свернуться калачиком, чтобы не смотреть еще раз «Английского пациента».

Конечно, мои родители действовали из лучших побуждений, но, согласитесь, сложно спорить с тем фактом, что я заперта в ржавой железной клетке с видом на бурный водопад экскрементов — я говорю о настоящем дерьме, а не только об «Английском пациенте». Впрочем, я не жалуюсь. Уверяю вас, меньше всего в аду нужен еще один жалобщик. Вот уж как в Ньюкасл со своим углем ездить.

Да, я знаю слово «экскременты». Я сижу в клетке, мне скучно, но мозг у меня еще при себе.