Бабетт принимается красить ногти.

― Ну а теперь какой день?

На моих часах четверг.

― Пятница, — вру я.

― Сегодня у тебя кожа выглядит получше, — врет Бабетт в ответ.

Я парирую ответной ложью:

― У тебя очень приятные духи.

Бабетт отбивается:

― Мне кажется, у тебя немного выросла грудь!

И вдруг именно в этот момент мне показалось, что я вижу тебя, Сатана. Из темноты выступила огромная, как башня, фигура, и двинулась вдоль дальнего ряда клеток. Она раза в три выше любого, кто скорчился за прутьями, и волочит за собой раздвоенный хвост. Шкура удивительного существа сияет рыбьей чешуей, между лопатками растут огромные черные крылья — из настоящей кожи, не то что потертые «маноло бланики» Бабетт. Чешуйчатый лысый череп увенчан массивными рогами.

Должно быть, это нарушение адского протокола, но я не могу упустить такую возможность. Я поднимаю руку, машу изо всех сил, словно подзываю такси, и кричу:

― Эй! Мистер Сатана! Это я, Мэдисон!

Рогатое существо останавливается перед клеткой, где ежится смертный в истрепанной, замызганной форме какой-то футбольной команды. Зазубренными орлиными когтями, которые у него вместо рук, рогатый отпирает засов на клетке, тянется внутрь и пытается ухватить мужчину. Тот изо всех сил пытается увернуться.

Я продолжаю махать и кричать:

― Эй, сюда! Посмотрите сюда!

Я просто хочу поздороваться, представиться. Из вежливости.

Наконец один коготь зацепляет тяжело дышащего футболиста и вытаскивает его из железной клетки. Пленники в клетках вокруг кричат, пытаются отпрянуть как можно дальше; каждый корчится и дрожит в самом дальнем углу, вытаращив глаза. Их крики звучат хрипло и надрывно. Как вы расчленяете вареного краба, этот рогатый выкручивает у футболиста ногу. Все крутит и крутит, так что хрустит бедренный сустав, рвутся сухожилия, пока нога не отрывается от туловища. То же рогатый повторяет с остальными конечностями и подносит каждую ко рту, полному акульих зубов, впивается в мясистую накачанную плоть на костях мужчины.

Все это время я продолжаю кричать:

― Да послушайте! Мистер Сатана, когда у вас найдется минутка…

Я не в курсе, какие тут правила этикета.

Употребив в пищу все конечности, рогатый бросает кости обратно в клетку футболиста. Посасывание, причмокивание и жевание громче криков заключенных; отрыжка звучит как гром.

Когда от футболиста остается только костлявая грудная клетка, совсем как от индейки на День благодарения, одни белые ребра и лоскутья кожи, рогатый бросает его останки обратно и снова запирает дверцу.

Настала тишина. Только я скачу как безумная, машу руками над головой и кричу. Стараюсь все-таки не касаться грязнющих прутьев, но кричу:

― Эй!!! Тут Мэдисон! — Я поднимаю грязный шарик из поп-корна и швыряю ему вслед. — Я до смерти хочу с вами познакомиться!

Разбросанные окровавленные кости футболиста уже собираются, сползаются в человека, обрастают мышцами и кожей, и теперь смертного можно пытать снова и снова, до бесконечности.

Явно утолив голод, рогатый разворачивается, чтобы уйти.

Я захожусь отчаянным криком. Нет, так нечестно! Я уже вам говорила, что кричать в аду — очень дурной вкус. Это совершенно неуместно. И все-таки я кричу:

― Мистер Сатана!

Огромное хвостатое чудовище уходит.

Бабетт спрашивает:

― Какой сейчас день?

Если уж жизнь в аду можно с чем-то сравнить, так это со старыми мультфильмами компании «Уорнер Бразерс», где героев постоянно обезглавливают гильотинами и взрывают динамитными шашками, но к следующему покушению они снова целы и невредимы. Удобная система, хоть и несколько монотонная.

Чей-то голос произносит:

― Это не Сатана.

Из клетки с другой стороны говорит какой-то мальчик-подросток:

― Это был просто Ариман, демон из иранской пустыни.

На мальчике рубашка с короткими рукавами, заправленная в брюки-хаки, и большие часы подводника с функциями хронографа и калькулятора. На ногах у него удобные спортивные ботинки «Хаш Папис», а брюки подвернуты так коротко, что видны белые спортивные носки. Закатив глаза и покачав головой, мальчик говорит:

― Как можно ни фига не смыслить в древней межкультурной теологической антропологии?

Бабетт садится на корточки и принимается начищать свои дешевые туфли слюной и очередной салфеткой.

― Заткнись, зануда, — бормочет она.

― Ну да, это я протупила, — говорю я мальчику и тычу в себя пальцем. Ужасно глупый жест, даже в духоте ада я заливаюсь краской. — Меня зовут Мэдисон.

― Я в курсе, — отвечает мальчик. — У меня есть уши.

Под взглядом его карих глаз внутри моего жирного тела вспухает ужасный, отвратительный пузырь надежды.

Ариман, объясняет мальчик, всего лишь низвергнутое божество Древней Персии. Ариман был братом-близнецом Ормузда и сыном Зурвана, творца мира. В культуре древних персов Ариман отвечает за яды, засуху, голод, скорпионов и прочие пустынные пакости. У него тоже есть сын, которого зовут Зохак, и из плеч у сына растут ядовитые змеи, которые питаются, по словам мальчика, только человеческими мозгами. Короче… Типичная мрачнуха для мальчишек. «Подземелья и драконы» какие-то.

Бабетт полирует ногти о ремень сумки, на нас не смотрит.

Мальчик кивает в сторону, куда исчезла рогатая фигура, и говорит:

― Обычно он тусуется на дальнем берегу Пруда Рвоты, что на запад от Реки Кипящей Слюны за Озером Дерьма. — Пожимает плечами и добавляет: — Для гуля довольно прогрессивен.

Бабетт тонким голосочком вставляет:

― Ариман и меня однажды…

Заметив, какое выражение появилось на лице мальчика и как встопорщились его брюки, Бабетт возмущается:

― Съел, а не то, что ты подумал, мерзкий маленький извращенец!

Да, может, я мертвая и страдаю огромнейшим комплексом неполноценности, но и я могу издали распознать эрекцию.

Зловонный воздух между нами кишит жирными черными мухами.

Я спрашиваю мальчика:

― Как тебя зовут?

― Леонард.

― За что тебя низвергли в ад?

― За онанизм! — вставляет Бабетт.

― Переходил дорогу в неположенном месте, — отвечает Леонард.

Я спрашиваю:

― Ты любишь «Клуб „Завтрак“»?

― Чего-чего?