танцев, Клара. Ты не должна сидеть здесь, в этом доме, ухаживать за старой женщиной и учить избалованных детей, которым лучше играть в игры на мобильном телефоне, чем учиться даже элементарным позициям, которые любой серьезный танцор может делать во сне. Не такой должна быть твоя жизнь. Детка, это не та история, которая написана для тебя.

— Мы уже много раз говорили об этом. Я все испортила, — тихо сказала я, испытывая не только сожаление. — Я сделала свой выбор, и теперь мне приходится иметь дело с последствиями.

— Не надо мне этого говорить, — проворчала она в ответ, сжимая пальцы на спинке стула, пытаясь скрыть боль, которую причинила ей эта вспышка. — Клара, ты совершила ошибку…

— Ошибку? — с сарказмом произнесла я, довольно не по-женски фыркнув. — Ба, да я их столько наделала, что даже не могу назвать их количество.

Рискуя потерять шаткое равновесие, она подняла руку и покачала пальцем в мою сторону. — Невежливо перебивать старших, юная леди. Неважно, сколько ошибок ты совершила. Мы все их совершаем. Не стоит наказывать себя навечно из-за одной. И этот человек пришел сюда, чтобы поговорить с тобой. По-моему, это явный второй шанс. Тебе стоит сходить в этот театр и узнать, что об этом думаешь. Я знаю, что ты танцуешь в гараже, но что может быть плохого в том, чтобы танцевать в настоящей студии с настоящими танцорами? Нет никаких причин, по которым ты не могла бы немного позаниматься, сбросить с себя часть того раздражения, которое, как я знаю, ты испытываешь, когда сидишь поздно ночью и смотришь старые видеозаписи балета, о котором, как ты думаешь, я не знаю. Клара, разве не здорово было бы еще раз испытать это чувство? Пока ты не потеряла этот дар навсегда?

Она сделала паузу и, пока она несколько раз глубоко вздохнула, я поняла, что она думает о способностях, которые украл артрит, когда он начал впиваться своими злыми когтями в ее суставы. Покачав головой, она подняла лицо, и я увидела, как оно озарилось сиянием, когда она улыбнулась, отказываясь позволить болезни захватить ее дух.

— Кроме того, детка, подумай, как сильно опустится челюсть этого красавца, когда ты попробуешь побороться и победишь любую бедную душу, которую он попытается выставить против тебя.

Боже, я так любила ее и не могла сдержать улыбку от ее поддразнивания. Но как бы это ни было приятно, один из нас должен был признать реальность. — Я не могу. А ты? — Я подошла к раковине, чтобы налить ей стакан воды. — К тому же у меня полно занятий, — солгала я.

О чем бы я ни мечтала, чего бы ни хотела, я должна была быть рядом с ней. Она могла спорить сколько угодно, но она во многом полагалась на меня, и это было все. Я была нужна ей в хорошие дни, и я была нужна ей, когда она страдала. Когда боль пронизывала ее хрупкое тело, она не могла ничего сделать для себя. Время, когда я пыталась зарыть голову в песок и не замечать того, что было прямо перед моим носом, закончилось четыре года назад. Я не собиралась игнорировать тот факт, что мое место было именно здесь, независимо от того, что она говорила.

— А что насчет меня? Со мной все будет в порядке.

Это было очень похоже на нее — ставить мои нужды на первое место, но на самом деле все было не так просто.

— То, что какой-то мужчина пришел сюда, не означает, что балетный мир будет мне доверять и примет меня обратно с распростертыми объятиями. Я не думаю, что кто-то вообще сможет это сделать. Я сомневаюсь, что мне дадут даже партию в кордебалете, не говоря уже о главной роли.

Я подумала, но не решилась сказать, что уверена, что вместо этого получу средний палец и жесткое "иди на хуй".

— Я не хочу надеяться на то, что какой-то наивный парнишка, который по уши влез в мамины дела, о которых ничего не знает, так говорит, — добавила я, чувствуя почти отчаянную потребность выйти из дома, и мне нужно было сделать это до того, как бабушка продолжит приставать ко мне. — Кроме того, кому нужен театр, чтобы танцевать? — Выглянув в окно, я увидела голубую сойку, что послужило мне оправданием. — Я должна собрать клубнику, пока птицы не разнесли ее всю. Я знаю, как тебе нравится добавлять ее в йогурт.

Я передала бабушке стакан с водой и таблетки со стойки, а затем помогла ей сесть в кресло. — Мне нравится, что ты мой герой, Ба, но лучше не возвращаться, — сказала я, наклоняясь, чтобы поцеловать мягкую, как креповая бумага, щеку. Быстро моргнув, чтобы сдержать набежавшие слезы, я нежно обняла ее, взяла со шкафа дуршлаг и ушла, прежде чем она успела сказать еще хоть слово.

Мне хотелось, чтобы свежий воздух помог мне забыть обо всем, но как-то не получалось. Вместо этого я думала только о балете. Я вспомнила дни своей славы, когда все было замечательно. Я вспоминала, как танцы были всей моей жизнью, когда это было все, что меня волновало. Я пыталась представить себе, как снова выхожу на сцену. Пыталась представить, как это могло бы быть, если бы я не попала в объятия Николая Козлова и не шагнула в ту кучу дерьма, которая появилась потом. Смогла бы я это сделать? Вернуться к той жизни. Пусть прошло уже четыре года, но неужели весь остальной мир по-прежнему будет винить и ненавидеть меня за то, что произошло?

Отмахнувшись от пушистых зеленых листьев растения, я сорвала красную ягоду и положила ее в дуршлаг. Почему Алек должен был прийти и усложнить мое существование, предложив мне шанс вернуть жизнь, которую я выбросила? Еще одна ягода была сорвана и добавлена к моему урожаю, даже когда мне пришлось снова сморгнуть. Возможно, этому человеку и удалось вызвать слезы на моих глазах, но я не позволила им упасть. Яростная ругань сойки заставила меня проклясть другого самца за то, что он вновь разжег самое сокровенное желание моего сердца. Сердито проведя рукавом по щеке, я двинулась к другому ряду растений, раздвигая листья и срывая спелые ягоды клубники с плодоножек, а затем позволяя листьям опуститься на место, чтобы укрыть тех, кто еще не готов покинуть убежище своего дома. Почему Алек не мог просто оставить все как есть? Покачав головой, я не стала мешать дьяволу, сидящему на моем плече, присоединиться к разговору.

Будет ли полным безумием пойти в театр,