Стёпа носил очень добрую фамилию Стёпкин и с ним все определилось также сразу. Почему Медведь оказался Медведем мы знать не знали, видно, сам так захотел.

Славка заведомо запасся блокнотом, где начал отмечать дни. Я, по собственной дурости, решил помочь украсить первый белый лист и, глядя на шеврон старлея, нарисовал ему нашего «коня», эмблему СКО ВВ МВД.

Просто так оно не прошло и на перрон Ахтырки спустился уже Художником.

Кубань, спецназ и Стёпа

Кубань пахла железкой, чем-то садово-сладким, скошенной травой и выхлопами тройки Камазов, стоявших за станцией. К грузовикам прилагались несколько суровых загорелых угланов с плечами в татуировках и лицами, обещавшими немедленное поедание.

— К машине! — наш старлей из доброго дядьки на глазах превращался почти в терминатора. — Самара, потом мордва!

Одежду мы не жалели, в армию все оделись так себе. Только Илюха, длинный, тощий и сивый, сверкал новым спортивным костюмом и кроссовками недельной давности. К слову — ширпотреб тогда был куда как хорош. Джинсы, купленные в девяносто шестом на отрадненском рынке не треснули даже когда напоролся на конец болта, торчавший из лавки в кузове.

— Все? — старлей подошел к борту. — Сдобнов!

— Я! — Славка как-то сразу все понял.

— Пересчитай.

Славка пересчитал и не нашел кого-то сбежавшим, все, видно, рвались служить.

— Поехали!

В кузов, мягко и опасно, запрыгнул детина с сильными плечами, в светлых афганских брюках, кроссовках и тельнике.

— Здорово, пацаны! Есть курить?

Курить в основном оставалось у мордовских, и кто-то, скорее всего именно Илья, скинул тому две пачки.

— Шаришь. — Военный быстро завернул сигареты в китель, взявшийся как из воздуха. — Откуда кто?

— Тольятти. Рузаевка. Саранск.

Наш сопровождающий оказался откуда-то с Сызрани, но внимания на земляков почти не обращал.

— Где служишь? — поинтересовался Славка.

— Спецназ. Мы тут на выезде, сами увидите.

Почему-то все примолкли и просто смотрели за борт, где густо вихрилась пыль и из нее, совсем серая, вылезала морда следующей машины. Улицы станицы закончились, потекла трава с обеих сторон грунтовки, справа вдруг выплыли высоченные холмы.

— Горы?

— Сопки. Горы у моря, тут так, ерунда.

Спецназовец ни о чем особо не расспрашивал, так, что интересного случилось, сильно ли жизнь подорожала и все. Не пугал, не наезжал, ничего. Просто сидел, курил и отъехал куда-то в свои мысли.

Мысли, кстати, набегали на всех. Мысли странные, немного непонятные и, при этом, совершенно ясные. Как быть, что делать и вообще. Грунтовка, с каждой секундой сокращавшая расстояние от остатков нормальной жизни до самой армейки, давила внутри кузова молчанием. Молчали все, глядя кто куда, но в основном, ничего не замечая, в горячую кубанскую траву за бортом. Хотя большая часть смотрела просто под ноги.

После поворота налево машины прокатились по мосточку, еще раз повернули и встали. Мы скатились из кузова очень быстро, выстраиваясь, отряхиваясь и оглядываясь. Армия, не дожидаясь, пока мы привыкнем, ворвалась к нам сама и сразу.

Какие-то здания за стеной. Та самая сопка, торчавшая лохмато-зеленым медведем над ними. Поодаль — обычный свинарник с хрюшками, а напротив, с открытым движком, самый настоящий БТР в камуфляжных пятнах. Красный кирпич двухэтажки рядом и такой же, с большими окнами и примыкающим ангаром за ней.

Народ вываливался из еще пары грузовиков, оглядывался, стараясь не выдавать хотя бы какого-то волнения. Видно, почти мы все приготовились к поеданию нас живьем вот прямо тут. Ага.

Важнее оказалось другое, важнее уже шло к нам в расстегнутом кителе, как-то очень правильно сидевшей кепке и ухмылявшееся всем своим, натурально, почти лошадиным лицом.

— Строиться!

Спорить с ним почему-то никто не решился.

— Чо довольные?

— Никто не предложил повеситься, — сказал кто-то, — мы ж духи.

— Какие вы, …, духи? — военный заржал форменным жеребцом. — Вы, мать вашу, пока запахи.

— Кто?

— Запахи. А я старший сержант Стешин. Можно Стёпа, но не всем и не сразу. Ясно?

— Ясно.

— А звери тут водятся?

Стёпа фыркнул:

— Какие, твою мать, звери?

— Змеи там…

— Змея, родной, у тебя в штанах, старайся ее не душить лишний раз. А у нас в основном бэтэры.

— Какие бэтэры?

— Бельевые вши, — сплюнул Стёпа, — чо загрустили? Мыться нужно чаще и одежду прожаривать, не чуханить и все ништяк. Ты!

Он ткнул пальцем в Славку, непонятным образом выявив среди нас определенного лидера.

— И ты!

И «ты» оказался Медведем, пронзенным взглядом нашего сержанта аки рентгеном.

— За мной. Курить есть?

Холодная баня и портянки

У нас выгребли все. Славян, вернувшись с перекура, чуть всгрустнул и пояснил — куда да как убрать деньги и что стоит быстренько сдать товарищу сержанту, пока не забрали. Кто мог забрать? Это мы узнал быстрео.

Пришло сразу трое военных в возрасте, двое с усами, один бритый, и начался шмон. Такого мы не видели даже на сборном пункте, откуда уехали с твердой уверенностью, что многое повидали.

— О, сколько бумаги! — порадовался военный, найдя у меня полпачки финской белой для принтера. На ней я рисовал своих демонов, монстров и уродов последние полтора года.

— Это моя.

— Твоя, родной, твоя… беру на сохранение.

— А фамилию не спросите? — поинтересовался прямо в уходящую спину.

— Зачем?

И, действительно, зачем?

На кое-что нас все же хватило. Мы прятали курево по всем имеющимся нычкам, а кто-то, заранее запаяв деньги в целлофан из-под сигаретной пачки, пытался утаить те в трусах.

Старший сержант Стёпа, прохаживаясь мимо нас и постукивая сорванным прутиком по затертым голенищам кирзовых сапог, как-то совсем не напоминал пса войны из обещанного нам крутого оперативного полка. Все в нем было как в солдатне с Сызрани: линялый камуфляж, чертовы сапоги вместо ботинок, застиранный в хлам тельник и ремень с бляхой. Ну, и кепка.

Бляха, правда, блестела как рекламные кастрюли по телевидению, кепка была не мятой, а жесткой и почти прямоугольной, сапоги шаркали как-то очень нагло-вызывающе, а стоявшие рядом двое горилл, украшенных лычками сержантов и гоготавшие вместе с ним, заставляли уважать нашего старшего сержанта еще больше. Гориллы, кстати, оказались в ботинках, а китель у одного, черняво-носатого кавказца, застегивался почему-то на молнию.

— Строиться! — сплюнул Степа. — За мной, запахи.

Учебный центр вблизи оказался кирпично-старым, с побеленными бордюрами, недостроенными халабудами и трубой котельной поодаль. Туда мы и шли, недружно и оглядываясь, как дети в пионерлагере. А навстречу…

А навстречу, сопя, пыля и харкаясь верблюдами, бежала четкая колонна суровых парней в бронежилетах, шлемах, разгрузках, со стволами и краповиком, несшимся сбоку и игравшим банками, не меньшими, чем у Сталлоне. Молодого Сталлоне во втором «Рэмбо».

— Вешайтесь, ганцы!