А Юсти хорошо знает, что развестись им пришлось из-за бабушки Луйзы, которая никогда Аги не любила, так что если бы папа остался все-таки с Аги, то им даже жить было бы негде, потому что дом принадлежит бабушке, и вообще, если папа посмеет сделать не то, чего хочет бабушка Луйза, то она его лишит наследства, а папа этого не хочет, поэтому он всегда бабушку слушается. Я вот слушаюсь взрослых только потому, что не хочу, чтобы меня ругали, я этого терпеть не могу, но когда я вырасту и буду зарабатывать как фотокорреспондент, то что захочу, то и буду делать. Аги говорит, это правильно, но все же я должна слушаться своего мужа, даже если стану фотокорреспондентом. Мне кажется, англичанин-ариец не будет меня ругать, потому что англичане не такие нервные, они очень хорошо воспитаны. Сейчас заканчиваю, милый мой Дневничок, потому что у меня еще много всяких дел, надо еще вызубрить три французских неправильных глагола, а потом я хочу почитать Жюль Верна, «Дети капитана Гранта».

Спокойной ночи!

Сегодня после обеда я была у Анико. Больше никого не было, только я. На полдник дали кофе и хлеб с маслом. Сначала мы стали было играть, но вдвоем играть скучно. Так что мы просто сидели и разговаривали. Родители Анико тоже были дома, и Анни все время убегала, чтобы их поцеловать. Не стану врать, милый мой Дневничок, я ей немножко завидовала, мне-то чаще всего нужно долго ехать на поезде, чтобы поцеловать Аги, да и к папе надо пройти по Главной улице целых два квартала, да и то если застану его дома. Я знаю, завидовать – это очень нехорошо, но тебе, Дневничок, я признаюсь: я много раз чувствовала, что завидую – иногда даже Аги завидую. Аги не раз это замечала, она говорит, когда я вырасту, то перестану завидовать. Аги мне объясняет, что не надо смотреть на тех, с кем вместе мы ходим в лицей, вот пошла бы, говорит, ты со мной на улицу Сачваи, где находится бедный еврейский квартал и где живут бедные дети. Там, говорит, ты увидела бы, в какой нужде они живут, им даже еды не хватает, и обувь рваная, а дома у них даже зимой не топят, потому что нет денег на дрова. Подумай, говорит, о сиротах, о больных детях, тогда забудешь, что такое зависть, и будешь благодарна, что у тебя есть все, что нужно, и нет никаких обязанностей, кроме учебы. Правда, я ребенок разведенных родителей, но все-таки живу дома, у дедушки с бабушкой, и папу могу видеть хоть через день, и еще бабушку Луйзу, а Аги каждую пятую неделю приезжает сюда, в Надьварад, или, если в лицее каникулы, я еду к ней. А когда для журналистов уже не будет еврейского закона, я буду жить у дяди Белы в Пеште. Вот почему Аги говорит, что я живу у дедушки с бабушкой временно, а настоящий дом у меня будет в Пеште. Я тебе уже писала, милый мой Дневничок, иногда я и Аги завидую, но только когда бабушка заказывает ей одежду у портнихи. Аги это знает и всегда говорит, что у меня есть все, что нужно тринадцатилетней девочке, и что вот и она получает только то, без чего ей никак нельзя, потому что она все время на людях и ей нужно одеваться прилично. Это, конечно, правда, но все-таки она тоже любит красивые платья, только не любит про это говорить. Когда приходят друзья, она с ними говорит только о политике и о книгах. А с бабушкой или с какой-нибудь подругой они, если одни в комнате, вполне могут, вполголоса, разговаривать и о платьях. С тех пор как Аги заметила, что я ей немного завидую, она всегда старается устроить так, что если она что-то получает в подарок от бабушки Рац, то чтобы и мне что-нибудь дарили. Однако если я что-нибудь получаю, а она нет, это верно, она мне не завидует. И вообще Аги как-то сказала бабушке Рац: если Ева кому-нибудь завидует, то лучше этого не замечать. У всякого ребенка есть свои недостатки, Аги знает таких детей, которые все время врут и даже воруют. Я вот в самом деле вру редко, только, может быть, в школе или учительнице французского, если плохо выучила урок: я тогда говорю, что у меня голова болела или зуб. А украсть я вообще бы ничего не смогла, что бы это ни было! Когда Анико в десятый раз оставила меня одну в детской, чтобы пойти поцеловать родителей, я ей крикнула, что я лучше домой пойду, раз она все время меня бросает. Не завидуй, Ева, сказала Анико, скоро твоя мама приедет, тогда и тебе будет кого целовать. Ну и неправда, сказала я сердито, я вовсе не завидую, просто мне скучно, когда ты убегаешь. Отсюда видно, что Анни тоже знает, что я – завистливая, и наверняка думает: я, наверно, ей потому завидую, что у нее родители не разведенные, как у меня. У нас в школе есть и другие «разведенные дети», например, Клоди, которая живет у своего папы, а мама у нее – не только француженка, но еще и арийка. Клоди, значит, полукровка, то есть наполовину еврейка, как ее папа, а наполовину арийка, как мама. Клоди – самая красивая девочка у нас в классе, французский знает на отлично, но учится очень плохо. Свою мачеху Клоди ненавидит, но все равно не жалеет, что она – разведенный ребенок, потому что она, когда закончит четвертый класс, то все равно уедет к своей французской бабушке и там станет арийкой. У Эрики родители тоже развелись, Эрика тоже живет у бабушки. Но Эрика не жалеет, что ее родители развелись, потому что это было так давно, что она своего папу не помнит, да и живет он не в Европе, а где-то в Америке или в Африке, я не знаю точно, где. Среди мальчиков тоже есть такие, у кого родители развелись, но с ними я никогда об этом не говорю, потому что они хулиганы, и вообще я не люблю маленьких мальчиков, только больших, потому что они со мной разговаривают вежливо. Все-таки это был хороший день, и Анни была и будет моей самой лучшей подругой. Теперь мне нужно еще много чего выучить, милый Дневничок, потому что скоро – зимние экзамены. Храни тебя Господь.

Пару дней я о тебе почти не вспоминала, милый мой Дневничок, времени не было ни минуты. Нам выдали табель за полгода, Анни Пайор и я – круглые отличницы. Юсти сегодня была у нас, она очень обрадовалась, что у меня такой табель, и подарила мне «Упрямицу», четвертый и пятый выпуски[13]. Юсти я люблю больше всего на свете, немножко даже больше, чем Аги, но Аги идет сразу после нее, потом папа, сразу после папы – дядя Бела и дедушка с бабушкой, которые Рац, потом бабушка Луйза. Правда, бабушке Рац этого нельзя говорить, потому что она сразу обижается. Говорит, она мне дает больше всех, потому и я должна ее любить больше всех. Но не могу же я себя заставить! Это правда, бабушка Рац тратит на меня много денег, но что делать, если я не могу любить ее больше, чем всех других! С бабушкой Рац надо уметь ладить, но ладить с ней никто не может, только дедушка, потому что он во всем с ней соглашается. Я уже пробовала говорить об этом с Аги, но она всегда меня останавливает. Правда, Аги никогда мне не говорит, мол, ты этого не понимаешь, она просто переходит на «детский язык»; но если я начинаю с ней говорить про бабушку Рац, она мне отвечает: очень жаль, Ева, доченька моя, но до этого ты еще не доросла. Однажды она все-таки стала говорить о ней, но я не совсем поняла, что она хочет сказать. Она говорила… ну, как в книгах пишут. Дескать, люди – не ангелы и не демоны, они и такие, и этакие, то есть и хорошие, и плохие. Но бабушка – совсем не плохая. Более того, она очень даже добрая ко всем. Она и Аги одевает, потому что Аги вообще-то – несобранная, да и денег у нее всегда мало. Бабушка и Юсти дарит прекрасные подарки, и Маришке. А если она начинает ругаться, то ей всегда потом стыдно, и она тут же что-нибудь человеку покупает. Аги говорит, бабушка очень вспыльчивая, и от этого ей самой плохо, потому что она потом сильно переживает. Аги мне объясняла, что все несчастья у бабушки – оттого, что она очень ревнивая. Когда дедушка был молодой, она ревновала его, так же было и когда Аги была маленькой: как она говорит, с ней всегда было что-нибудь не так. Тогда дедушка еще не отвечал бабушке «да» на все, о чем бы ни шла речь, и Аги прямо дрожала от страха, боялась, что они вот-вот опять поругаются. Думаю, Аги в таких случаях всегда была на стороне дедушки, но в этом она мне не признается. Бабушка по-настоящему счастлива, когда все вокруг сердятся друг на друга, а она со всеми договаривается. Аги считает, это тоже ревность, а причина тут в том, что прабабушка моя когда-то была очень-очень красивой, я даже ее помню немного, но мне она не нравилась, потому, наверно, что была уже очень старая. Бабушка Рац тоже была красивая, хотя и не такая, как прабабушка. Люди, когда видели ее, говорили: да, красивая девушка, но где ей до матери. Дедушка тоже был очень красивый, наверняка красивей, чем бабушка Рац, и наверняка это ей тоже говорили. Но я это только про себя думаю! Аги же это вот как объясняет: она, то есть бабушка, «так никогда и не избавилась от комплекса неполноценности, которым страдала в молодые годы, отсюда и ее ревность, которую она не может в себе преодолеть и переносит на все окружение». Эту фразу, милый мой Дневничок, я позаимствовала у Аги, которая в прошлом году написала мне письмо, но адресовала его Юсти, чтобы оно бабушке на глаза не попалось. Я не знаю, что такое комплекс неполноценности. Аги говорит, что я смогу это понять, может, в седьмом классе, а пока, говорит, не думай об этом, главное, всегда помни, что бабушка добрая, только нервы у нее слабые. Если дядя Бела приедет, он мне все это объяснит, потому что объяснять он здорово умеет, и вообще знает куда больше, чем все другие. Ах, милый мой Дневничок, лишь бы они уже приехали! Операция прошла очень хорошо, Аги сама звонит каждый вечер, телефон у нее рядом с постелью, и настроение очень хорошее, только место операции еще болит. Я уже не сержусь на Аги за день рождения. Мне сказали – кажется, больше никому, только мне, – что операция была небольшая, хотя опухоль была серьезная, и лежать Аги придется дольше, чем думали. Собственно говоря, по Аги я скучаю так сильно только с тех пор, как у нас нет Юсти, то есть с весны прошлого года. У нас никто не хотел, чтобы она уходила, дедушка все время хлопотал, чтобы она получила венгерское гражданство, но так ничего из этого и не вышло. А Аги считала, что ей надо выйти замуж за кого-нибудь, у кого уже есть венгерское гражданство, и тогда она тоже станет гражданкой. Дедушка даже говорил об этом с одним официантом из кафе «Рояль», но тот хотел сначала получить 1 000 пенгё, прежде чем он женится на Юсти, так что из этого тоже не вышло ничего. Если бы у Юсти было гражданство, то Донат, здешний Volksbund Ortsleiter, не мог бы указывать, где ей служить. А так – смог; правда, Юсти – австриячка, но Гитлер ведь захватил Австрию, поэтому Юсти сразу стала немецкой гражданкой. Хочет ли она ей стать, никто ее не спрашивал, просто сообщили, и все. Бедняжка Юсти просто ненавидит этого Доната и Winterhilfe[14], на которую все время нужно сдавать деньги. Аги говорит, Гитлер – это дьявол, а все, кто с ним, приспешники дьявола. Аги вправду все время говорит о политике, я даже не понимаю: она так болеет за англичан, а сама говорит, что англичане и за Гитлера в ответе, потому что Гитлер – это бешеная собака, а англичане – живодеры, и все же они позволили бешеной собаке гулять на свободе, вот она и покусала всех. А сама прямо рвется слушать английское радио, да и меня собирается выдать замуж за англичанина-арийца, причем наверняка за такого, который не в ответе за Гитлера. Сейчас я сообразила, что об этом тоже надо спросит дядю Белу, потому что я все-таки не совсем понимаю Аги. В общем, милый мой Дневничок, ты тогда уже был у меня, а значит, ты тоже знаешь, что ничего нельзя было поделать, и Юсти ушла от нас к семье Порослаи. Я тогда два дня и две ночи ревела. Даже в школу не пошла. Аги приехала и тоже плакала, и бабушка плакала, и даже дедушка. В конце концов Аги стала меня утешать, сказала: главное, чтобы мы остались живы, она все время это повторяла, и еще говорила, что тогда Юсти сразу к нам вернется, а пока нужно потерпеть. Она вот, Аги, терпит же без дяди Белы, хотя там, на Украине, куда страшнее, там офицеры мучают дядю Белу, а Юсти у Порослаи никто мучить не станет. Аги тогда все время к нам приезжала, оставалась с пятницы до воскресенья, уезжала ночью, потому что, пока дяди Белы нет, она служила в Пеште, в какой-то конторе. С тех пор я сильно скучаю по Аги. Когда война кончится, мы с Юсти поедем в Пешт, к Аги, у них тогда будет жилье, и деньги будут, потому что для газетчиков уже не будет еврейских законов. Мама Анико, тетя Бора, говорит, что после войны дядя Бела даже министром может стать, и тогда у нас вправду будет красивая квартира в Пеште, и машина будет. Правда, Аги, мне кажется, не хочет, чтобы дядя Бела стал министром, она хочет, чтобы он опять писал всякие передовые статьи и книги, Аги считает, в том, чтобы быть министром, ничего хорошего нет, потому что человеку нужна не власть, а спокойная жизнь. Но спокойная жизнь наступит, только когда умрет Гитлер, но в киножурнале я видела, он очень даже хорошо выглядит, вряд ли он умрет так скоро! Бабушка Луйза считает, что его убьют, но когда, этого она тоже не знает.