Ахмет спал под стражей верного негра; но хотя в книге и стоит: "не буди друга твоего, когда он спит", там же написано: "все же разбуди его, если есть опасность для него, или для тебя". И доброго Ахмета разбудили. То был длинный турка, тридцати пяти лет, худой и слабый, с длинными кривыми ногами. Впрочем, прекрасный человек и умный малый. В этих людях, чтоб там ни говорили, есть нечто хорошее. Увидев окровавленное лицо своего друга, он раньше всего приказал принести таз холодной воды, ибо писано: "не рассуждай, пока не омоешь крови своей: или мысли у тебя будут мутные и нечистые".

Айваз скорей отмылся, чем успокоился. Он с гневом рассказал о своем приключении. Негр, присутствовавший на совещании в качестве третьего лица, предложил, что он сейчас же возьмет кинжал, пойдет и убьет г. Л'Амбера. Ахмет-Бей поблагодарил его за доброе намерение и вытолкнул пинком из комнаты.

— Что же нам теперь делать? сказал он доброму Айвазу.

— Очень просто, — отвечал тот, — я завтра же утром отрублю ему нос. Закон возмездия начертан в Коране: "Око за оно, зуб за зуб, нос за нос!"

Ахмет возразил, что Коран без сомнения прекрасная книга, но немного устарела. Принципы чести изменились со времен Магомета. Притом, следуя букве закона, Айвазу следовало-бы хватит г. Л'Амбера кулаком.

— По какому праву ты ему отрежешь нос, если он не отрезал твоего?

Но до увещаний ли молодому человеку, которому раскроили нос в присутствии любовницы? Айваз жаждал крови, и Ахмет принужден был обещать ему, что кровь прольется.

— Ладно, — сказал он. — Мы в чужой стране представители нашей; мы не можем снести оскорбления, не доказав своей храбрости. Но как же ты станешь драться на дуэли с г. Л'Амбером по обычаю этой страны? Ты не умеешь драться на шпагах.

— А зачем мне шпага? Я хочу отрубить ему нос, и шпага тут вовсе не годится!..

— Если-б ты хотя порядочно стрелял из пистолета!

— Да ты с ума сошел! Что я стану делать с пистолетом, когда мне нужно отрубить нос нахалу? Я... Да, решено! ступай к нему, и устрой все на завтра: мы будем драться на саблях.

— Но, несчастный! что ты станешь делать с саблей? Я нисколько не сомневаюсь в твоей храбрости, но не оскорбляя тебя могу сказать, что ты вовсе не мастер биться на саблях.

— Что за важное дело! вставай, или и объяви ему, чтобы он завтра предоставил свой нос в мое распоряжение.

Мудрый Ахмет понял, что тут логика не поможет, и что все его рассуждения не приведут ни к чему. Что пользы проповедовать глухому, который держится за свое мнение также, как папа за светскую власть? Поэтому он оделся, взял с собою первого драгомана, Осман-Бея, который только что воротился из Императорского клуба, и приказал вести себя в собственный дом метра Л'Амбера. Час был вполне неудобный; но Айваз не хотел терять ни мгновения.

Не желал того и бог войны; по крайней мере, все заставляет меня так предполагать. В то мгновение, когда первый секретарь хотел позвонить у метра Л'Амбера, он лично встретил врага, возвращавшегося пешком с двумя своими секундантами.

Метр Л'Амбер увидел красные фески, понял, поклонился и заговорил с некоторой надменностью, не лишенной, впрочем, любезности.

— Господа, — сказал он посетителям, — я один живу в этом доме, а потому имею основание думать, что вы пожаловали во мне. Я Л'Амбер; позвольте же мне пригласить вас к себе.

Он позвонил, толкнул дверь, перешел двор с четырьмя ночными гостями и провел их в свой кабинет. Там оба турка просклоняли свои фамилии, нотариус представил их своим друзьям, и оставил секундантов одних.

В нашей стране дуэль не может состояться иначе как по воле, или по меньшей мере с согласия шести лиц. А между тем по крайней мере пятеро ее вовсе не желали. Метр Л'Амбер был храбр; но он знал, что подобного рода скандал из-за маленькой балетной танцовщицы, сильно повредит его конторе. Маркиз де-Вилльморен, старый дуэлист, один из самых компетентных знатоков в делах чести, сказал, что дуэль — благородная игра, в которой все, с начала до конца партии, должно быть правильно. Но удар кулаком по носу из-за девицы Викторины Томпэн был самым смешным, какой только можно вообразить, поводом к дуэли. Притом, он честью заверял, что г. Альфред Л'Амбер не видал Айваз-Бея, что он не желал ударить ни его, никого. Г. Л'Амберу показалось, что идут две его знакомые дамы, и он быстро подошел к ним, чтоб раскланяться.

Берясь рукою за шляпу, он сильно задел, но без всякого намерения, господина, который подбежал, с другой стороны. То была чистая случайность, или на самый худой конец неловкость; но нельзя же отвечать за случайность или хотя бы за неловкость. Звание и воспитание г. Л'Амбера никому не дают права предполагать, будто он способен хватить кулаком Айваз-Бея. Его всем известная близорукость и полумрак пассажа были всему виной. Наконец, г. Л'Амбер, посоветовавшись со своими секундантами, готов извиниться перед Айваз-Беем в том, что случайно задел его.

Это рассуждение, довольно справедливое само по себе, получало особый вес благодаря личности оратора. Г. де-Вилльморен был одним из тех дворян, которых кажется смерть забывает ради того, дабы напомнить нынешнему выродившемуся поколению о временах исторических. По метрическому свидетельству ему было всего семьдесят девять лет; но по душевным и телесным привычкам, он принадлежал к XVI веку. Он думал, говорил и действовал, как человек, служивший в войсках Лиги и наделавший не мало хлопот Беарицу. Убежденный роялист, строгий католик, он вносил в свои ненависти и привязанности страсть, доводившую все до крайности. Его храбрость, его верноподданство, его прямота и даже некоторая доля рыцарского безумия приводили в изумление нынешнюю несостоятельную молодежь. Он ничему не смеялся, дурно понимал шутку и обижался на остроту, как на недостаток почтения. То был самый нетерпимый, самый нелюбезный и самый почтенный старик. После июльских дней он сопровождал Карла X в Шотландию; но через две недели уехал из Голи-Руда, оскорбленный тем, что французский двор смотрит не серьезно на случившееся несчастие. Он тогда подал