Одна из первых книг, что мне довелось прочесть о связи «тело – разум», – «Внутреннее исцеление», написанная профессором Гарварда Энн Харрингтон. Прочитанное ошеломило и обеспокоило меня. В своей книге она писала о таком явлении, как «неправильное поведение тела». Когда тело не реагирует должным образом, единственное объяснение подобных таинственных исцелений – влияние разума.

В качестве примера такого «неправильного поведения тела» Харрингтон приводила результаты воспитания детей, которые жили в дорогих интернатах, у которых не было ни в чем нужды, но которым не хватало любви, и поэтому их развитие – умственное и психическое – отклонялось от нормы. Автор также приводила в качестве примера случаи слепоты у 200 камбоджийских женщин, которых «красные кхмеры» заставили смотреть на пытки и казнь близких. И хотя у этих женщин не было выявлено никакой патологии в области глаз, они утверждали, что просто «плакали горько, пока совершенно не ослепли».

Разумеется, что-то в этом было. Нервное напряжение заставило меня продолжить изыскания. Я начала копать глубже, и меня заворожило понимание того, как все это могло происходить. Какие у нас есть доказательства, что силой разума можно трансформировать тело? Какими физиологическими силами можно объяснить такие процессы? Что можно сделать, чтобы контролировать эти целительные силы?

Если бы мне удалось ответить на эти вопросы, то моя жизнь обрела бы смысл, жизнь не простого слушателя всех этих удивительных историй, а целителя.

Когда я изучала связь тела с разумом, мне не было ясно, где мое место в медицине. После 20 лет практики я разочаровалась в нашей неудачной системе здравоохранения, при которой нужно было успеть принять до 40 пациентов в день, когда на каждого приходилось всего 7,5 минут времени. Когда совсем не было времени ни поговорить, ни, тем более, установить доверительные отношения. Я была на грани ухода из медицины, когда внезапно одна из моих старых пациенток в письме ко мне призналась, что хотела было доверить мне тайну, которую скрывала. Она долго репетировала при поддержке мужа. И когда наконец решилась открыться мне, то я просто не нашла для нее времени. По ее словам, у меня были в тот момент взъерошенные волосы и на мне была грязная медицинская униформа. Ей показалось, я всю ночь принимала роды. Не исключено, что так и было. Она знала, что я устала, но все же надеялась, что я присяду рядом с ней на стул, сочувственно возьму ее за руку и найду в себе достаточно участия и внимания, чтобы она могла спокойно рассказать о том, что ее беспокоит. Но, по ее словам, у меня были пустые, ничего не выражающие глаза. Я была словно робот, так и не отошла от порога и не приблизилась к ней.

Прочитав письмо, я едва не задохнулась. Ощутила стеснение в груди и поняла, что подобная медицинская практика – это совсем не то, к чему я стремилась в своей профессии. Я пошла в медицину по зову души, как обращаются в священники – не для того, чтобы наспех выписывать рецепты или как машина проводить осмотры, но чтобы исцелять людей! Меня в медицинскую профессию привело стремление к сердечному участию, к тому, чтобы заботливо держать пациента за руку, чтобы облегчить страдание, ускорить выздоровление, если это возможно; а когда надежды на выздоровление нет – смягчить одиночество и отчаяние.

Если я лишилась этого, то потеряла все. Каждый день такой врачебной практики разрушал меня как цельную личность. Я знала, к какой медицине стремилась моя душа. Однако чувствовала себя беспомощной, не способной установить душевную связь с пациентами, ощущала себя жертвой курирующих медицинских компаний, фармацевтической промышленности, недобросовестных юристов, политиков и прочих факторов, которые делали пропасть между мной и пациентами все глубже и шире.

Я чувствовала себя обманщицей, продажным человеком, дешевым пластиковым муляжом врача и мечтала вернуться в то время, когда была студенткой с идеалистическими взглядами. Но какие альтернативы у меня были? В семье я единственная зарабатывала на жизнь, мне нужно было выплачивать долги за собственное обучение в медицинской школе и за обучение мужа, надо было платить по закладным на дом, а также копить на будущее обучение новорожденной дочери в колледже. Так что об уходе из профессии не могло быть и речи.

Затем погибла моя собака. Мой младший брат, совсем недавно абсолютно здоровый, попал в больницу: у него почти отказала печень вследствие редкого осложнения от применения обычного антибиотика. А мой любимый отец умер от рака мозга. И все это произошло за две недели. Это стало последней каплей.

Не имея ни запасного плана действий, никаких гарантий и запасов на черный день, я бросила медицинскую практику и решила никогда не оглядываться назад. Продала дом. Обналичила свои пенсионные накопления. И вместе с семьей переехала в сельскую местность, чтобы вести незатейливую жизнь. Я перечеркнула все свое медицинское прошлое как одну сплошную ошибку, решила писать и заниматься искусством.

К этому времени я больше не думала о том, для чего появилась на этой земле. Я писала в блогах, сочиняла книги, занималась живописью. Однако ничто не привлекало меня так, как прошлое призвание стать медиком. Порой где-то в глубине души хотелось приносить пользу именно так. Живопись и писательский труд сопряжены с одиночеством, но мне было не только одиноко – я вдобавок чувствовала себя эгоисткой, словно удовлетворяла потребность в творчестве за счет собственного призвания.

Я не спала месяцами. А когда засыпала, то мне снилось, как я помогаю пациентам, сижу у их постели, слушаю их рассказы и при этом не смотрю на часы и не держусь за ручку двери, словно мне не терпится уйти поскорее. И я просыпалась вся в слезах, словно оплакивала собственную душу.

В 2009 году я начала рассказывать в блогах о том, чего не хватает медицине, что я в ней люблю, что первоначально подвигло меня заниматься ею. Я писала, что считаю медицинскую практику духовной практикой. Чем-то вроде медитации или йоги. О том, что это никогда нельзя освоить в совершенстве. Я писала, что отношения между пациентом и врачом должны быть почти священными, что к этому нужно относиться с пиететом. О том, как мне хотелось бы вновь обрести все это. Я написала, какие душевные раны получила, занимаясь медициной. И как, в свою очередь, ненамеренно я причиняла боль другим людям.

Мне стали присылать много электронных писем целители и пациенты. Они рассказывали мне свои истории, оставляли комментарии в моем блоге. И у меня на душе посветлело. Это была новая возможность служить людям. Многочисленный народ, который я привлекла к себе, начал целительно влиять на меня.

К этому времени ко мне рекой стекались рассказы о том, как неизлечимо больные, страдающие смертельно опасными заболеваниями люди выздоравливали самым чудесным образом. Несмотря на мое первоначальное сопротивление тому, чтобы вновь оказаться в мире медицины, я втянулась в обсуждение этих тем в моем блоге.

Я не искала пути назад к медицине. В течение первых нескольких лет, когда мне были знаки свыше, что нужно вернуться к своему призванию, я отказывалась от этого и двигалась в противоположном направлении.

Но призвание – это забавная вещь. Ты не выбираешь его. Это оно тебя выбирает. И если можно бросить работу, то бросить призвание нельзя.