(переводы снабжены вступительными статьями и обширнейшими комментариями с массою параллельных свидетельств);[4] наконец, в многочисленных исследованиях, посвященных реконструкции текста и интерпретации содержания древних надписей, в особенности беотийских и аттических.

Среди эпиграфических исследований выделяются по своему интересу и значению этюды, посвященные двум афинским надписям, содержащим установления относительно военно-земледельческих колоний (клерухий) на Саламине (IG. I2, № 1) и Лемносе (IG. II2, № 30), и еще одной локридской надписи с текстом постановления о разделе земли между гражданами и приеме эпойков в одной из общин Западной Локриды (новое издание — ML, № 13). Большое научное значение имеют также объемные исследования аттических надписей на предмет уточнения их формулы (их прескриптов) и датировки, а также в связи с более общей проблемой возникновения и развития новой алфавитной письменности у греков.

В пожилом уже возрасте, после 2-й мировой войны, С. Я. Лурье обратился к изучению нового и чрезвычайно специфического эпиграфического материала — древнейших (от II тыс. до н. э.) надписей Крита и Микенской Греции. Исполненные своеобразным линейным письмом эти надписи, как известно, распределяются по двум сериям — линейного письма А и линейного письма Б. Первая серия, датируемая XVII—XV вв., происходит, по-видимому, от древнейшего догреческого населения Крита (так называемых этеокритян), вторая, датируемая XV—XIII вв. до н. э., — от микенских греков. Лурье одним из первых по достоинству оценил значение этих древнейших документов и принял деятельное участие в работе по их дешифровке. Он с восторгом приветствовал успех английского филолога М. Вентриса в разгадке линейного письма Б (более ранняя система линейного письма А до сих пор не поддается убедительной дешифровке) и, читая надписи Микенской Греции по методу Вентриса, первым дал обстоятельное исследование проблемы в целом: и языка микенских греков, и их цивилизации (в монографии «Язык и культура Микенской Греции», М.; Л., 1957).

При этом С. Я. Лурье были высказаны очень важные и достаточно обоснованные суждения о микенской цивилизации, позволяющие видеть в ней хотя и весьма отдаленную, но все же предшественницу классической античной цивилизации: о присутствии в микенском обществе общинного начала (тема дамоса) и характерной невыразительности фиксируемого, впрочем, в документах начала монархического; о наличии у греков уже в то отдаленное время частного владения рабами и землей; наконец, о формировании у них уже к исходу II тыс. до н. э. по крайней мере главных элементов олимпийской религии и мифологии, этой основы основ их духовной культуры. Можно без преувеличения сказать, что сделанное Лурье составило важное основание для развития советской и в известной степени мировой микенологии, а набросанная им картина греческого общества в микенские времена до сих пор остается наиболее полным и убедительным вариантом исторической интерпретации, признающей своеобразие микенской цивилизации и ее сложное, неоднозначное отношение как к последующей, собственно античной цивилизации греков, так и к цивилизациям Переднего Востока, с которыми обычно ее и сближают.

Но послушаем самого историка, который, суммируя значение нового документального материала для истории, одновременно дает выразительную характеристику общества микенских греков. «Только вновь найденные надписи, — пишет Лурье, — убедили нас окончательно в том, что описываемые Гомером греческие общества микенской эпохи были не примитивными родовыми общинами, «военными демократиями», а централизованными государствами с большим бюрократическим аппаратом, частной собственностью на землю и развитым рабовладением. С другой стороны, мы увидели, что эти государства не были деспотиями восточного типа: наряду с vanaka (по-видимому, «божественным царем») стоит не только «воевода», но и народ (zamo, damos), распоряжающийся большими пространствами земли и даже имеющий своих рабов. Это были государства, в которых особым почетом и значением, наряду с представителями культа, пользовались ремесленники (в противоположность обществу, изображаемому Гомером) и т. д.».[5] Проведенного обзора, мы думаем, вполне достаточно, чтобы показать объемность и яркость вклада С. Я. Лурье в разработку древнегреческой истории. Подчеркнем, однако, еще одну примечательную особенность исторических трудов Лурье — силу их воздействия на читателей. Действительно, они никого не оставляли равнодушным, даже если и не вызывали совершенного согласия. Причиной тому были не только глубокая эрудиция и тонкость мысли ученого, но и сильнейший эмоциональный заряд, реакция на древнюю историю как на нечто не просто интересное, но по существу и близкое, задевающее за нутро ощутимым созвучием с современностью. Ярчайшим примером такой реакции надо считать написанную Лурье еще в молодые годы книжку «Антисемитизм в древнем мире» (Пг., 1922), которая, естественно, вызвала живой отклик в русской прессе, почти немедленно была переведена и издана в Германии, а позднее также и в Израиле.

Разумеется, такая позиция возможна лишь для страстной натуры, каким и был Лурье. Как отмечено его биографами, «античность никогда не была для Соломона Яковлевича далеким прошлым, куда он мог бы уйти от повседневной действительности. Произведения древнегреческих писателей воспринимались им как живая литература. Он никак не мог примириться с распространенным среди литературоведов представлением об «особом мышлении» людей древнего мира.[6] Более того, продолжают те же авторы, «в Афинах V—IV вв. у Соломона Яковлевича были свои друзья и враги. Противников политической свободы в Древней Греции он ненавидел столь же страстно, как и душителей демократии XX века...».[7]

Будучи сам убежденным демократом, С. Я. Лурье всегда симпатизировал афинской демократии и был готов защищать ее от любых нападок. Совершенно иным было его отношение к олигархической Спарте: он с неприязнью отзывался о казарменной муштре спартиатов и полицейском строе жизни в Спартанском государстве и написал специальную статью против тенденций идеализировать спартанские порядки и спартанскую доблесть, чем особенно увлекалась в 30-е годы немецкая нацистская историография. Среди древних писателей его любимцами были близкие народу и демократии Архилох, Эврипид и, конечно же, Аристофан. А среди ученых его особенно привлекали своим демократизмом и открытостью ко всему интересному, хотя бы и чужеземному, отец истории Геродот, а в новое время — Генрих Шлиман и Майкл Вентрис. С последним он подружился (разумеется, только заочно, по переписке), восхищался его ярким дарованием и приветливым характером и горестно переживал его раннюю трагическую гибель.

Наряду с собственно историческими (или историко-филологическими) штудиями другим важным направлением исследовательской работы С. Я. Лурье было изучение духовной культуры древних греков — их общественной мысли, философии и науки. И здесь у него были свои любимые темы и герои. В греческой философии его более всего интересовало формирование материалистической доктрины в связи с развитием естественнонаучных знаний. С разных сторон подходил он к этой теме и разные персонажи привлекали его внимание: выразитель радикальных социологических взглядов, решительный критик установившихся порядков, в том числе и института рабства, софист Антифонт,