— Ой, — говорит она.

Я вижу, как дрожит ее рука, сжимающая пивной бокал с какой-то желтой жидкостью, плещущейся на дне.

— Привет, Ириша, — говорю я.

— Ой, — отвечает она, и я вижу, как в ее больших карих глазах появляются слезы.

Из небольшого коридора, отделенного от зала тремя ступеньками, доносятся голоса и несет холодным воздухом.

Я иду туда. В коридоре тоже горит свет, я иду мимо туалетов и вижу, что дверь черного хода, обычно запертая на тяжелый железный крюк, открыта настежь. Голоса становятся громче. Из подсобки, расположенной рядом с черным ходом, слышится звук падения чего-то тяжелого. Мне навстречу выходит Толик — хозяин бара. Его лицо, обычно покрытое красно-бронзовым загаром спортсмена-экстремала, сейчас непривычно бледно, короткие светлые волосы взъерошены.

— Уже знаешь?.. — спрашивает он меня и, не дожидаясь ответа, скрывается за одной из боковых дверей. Я прохожу мимо подсобки. Еще один совладелец «Винчестера», Андрей, длинными волосами и бородкой похожий на постаревшего мушкетера, вместе с каким-то незнакомым человеком возится с упавшим пивным кегом. Он не замечает меня, и я выхожу через дверь черного хода во двор.

Двор этот квадратный и почти всегда пустой. Его иногда используют как ринг для поединков гости бара, достаточно пьяные, чтобы необходимость физически выяснять отношения казалась неизбежной, но сохранившие довольно благоразумия, чтобы не делать этого на танцполе. Дома, окружающие двор с четырех сторон, похожи на троллей, которых застал свет утра, и они окаменели, разинув беззубые провалы дверей и вытаращив мутные остекленевшие глаза окон под низкими тяжелыми бровями карнизов. Бледные солнечные лучи скользят по их изрытой оспой времени серой каменной коже.

Первое, что я вижу, — это машины. «Скорая помощь», рядом с открытыми задними дверцами которой курят санитары. Полицейский автомобиль ППС. Еще пара машин с номерами МВД и прокуратуры припаркованы в дальнем углу. Оба въезда — через арку и со стороны набережной — перекрыты желтыми лентами, рядом с которыми мается пара молодых полицейских. Еще один человек в форме, толстый, усатый, негромко разговаривает недалеко от входа в бар с двумя оперативниками в штатском. Какие-то хмурые люди расхаживают с мобильными телефонами. Периодически где-то хрипло включается рация. На меня никто не обращает внимания. Я поворачиваю голову влево, смотрю вниз и наконец вижу Марину.

Для того чтобы понять, что это она, мне требуется несколько секунд. Она лежит на спине, вытянувшись на грязном асфальте чуть левее двери черного хода. Одежда превратилась в комок раскромсанных заскорузлых лохмотьев. Сквозь грязь и кровь можно различить только несколько клеток на юбке из шотландки. Собственно, эта юбка и бледная кисть руки — изящная, легкая, красивая, безжизненно лежащая на асфальте — то единственное, по чему я могу узнать Марину. На вытянутых ногах зияют рваные раны на месте вырванных из тела кусков плоти, в одной из ран сквозь обрывки ткани и почерневшей кожи белеет бедренная кость. Изодранные в клочья руки раскинуты в стороны, запястья раздроблены. Тело обнажено до пояса, но это понятно не сразу, потому что на месте груди зияет огромная багрово-черная дыра, оскалившаяся беловатыми осколками сломанных ребер. Грудная клетка словно взорвалась изнутри, вместо мешанины органов — кровавая пустота. Горло отсутствует, и сквозь красноватые и белесые жилы видны шейные позвонки.

Я перевожу взгляд на лицо. Даже сквозь сплошную бурую пленку запекшейся крови видно, что оно белое, как листок бумаги, брошенный на серый асфальт. Глаза зажмурены, словно это было единственным средством защититься от обрушившегося на нее кошмара. Губы растянуты в последнем предсмертном оскале. Темные волосы слиплись от крови в один большой колтун, нелепо торчащий в сторону.

Я делаю выдох. Похоже, я не дышал минуту-другую, и сейчас воздух все-таки вырвался из легких с сиплым, свистящим звуком. Рядом с телом я вижу брошенную сумочку, из которой раскатилась какая-то пластиковая мелочь, связку ключей и раздавленный мобильный телефон.

«Аппарат вызываемого абонента выключен или находится вне зоны действия сети».

— …собаки, — слышу я обрывок разговора усатого участкового и двух оперативников в штатском.

Я с трудом отвожу взгляд от тела и прислушиваюсь.

— Я тоже видел этим летом. Только там другое было. — Усатый не спеша закуривает сигарету. — Меня на труп вызвали, в коммуналку. Тут недалеко. Короче, там старуха умерла, а вместе с ней в комнате жили собаки, мелкие, но штук пять. Дворняги, в общем. Два дня соседи ничего не замечали, а собаки в это время труп обгрызли почти до костей. Ну а на третий день, когда на жаре старуха уже протухла, тогда уже стали выть, и соседи запах почувствовали. В общем, когда мы приехали, там уже все тело в опарышах… Так вот, очень было похоже на это, — оперативник машет сигаретой в сторону тела Марины.

Я продолжаю слушать.

— Пару лет назад в питомнике два ротвейлера алкоголичку порвали, — говорит оперативник в черной кожаной куртке. У него неприятное рыхлое лицо и маленькие бегающие глаза. — Она там смотрела за ними, пьяная вошла в вольер — ну и все. Как здесь почти: руки начисто отгрызли, ноги порвали, ну и горло…

— Эксперт когда будет? — спрашивает второй.

— Десять минут, — откликается один из мужчин с телефоном. — Уже звонили, сказали, едет.

Я бросаю еще один взгляд на тело. Растерзанная и брошенная на грязный асфальт упаковка человека. Словно кто-то очень жадный, злой и нетерпеливый рвал обертку конфеты, чтобы быстрее добраться до начинки живой души.

Я возвращаюсь в бар и вижу, как Ира Орешкина выливает в пивной бокал маленькую баночку энергетика, а потом до краев доливает бокал водкой. Судя по ее неуверенным движениям, проделывает это она сегодня уже не в первый раз. Я сажусь напротив нее и закуриваю. Некоторое время она молчит и только делает несколько жадных глотков. Я не тороплю ее и ни о чем не спрашиваю. Она тоже видела тело.

Наконец Ира отрывается от бокала и начинает говорить, сбиваясь, путаясь в словах заплетающимся языком и проглатывая слезы.

Около двух, как обычно, Марина закрыла кассу. В 2.10 она послала СМС Толику с отчетом по вечерней выручке. В 2.15 позвонила и вызвала машину, знакомого таксиста Валеру, который был почти официальным водителем для сотрудников и некоторых постоянных гостей. В 2.35 Валера остановился перед входом в «Винчестер» и сидел в автомобиле. Свет в баре уже был погашен, но Марины на улице не было. Он подождал минут десять, потом позвонил ей на мобильный, но телефон оказался выключен. Валера подумал, что она уже поймала другую машину, или, скорее всего, вообще ничего не подумал, развернулся и поехал домой.

«Если бы этот недоумок оторвал свой зад от сиденья и обошел бар с другой стороны, все могло быть иначе», — думаю я, кивая и слушая Иру. Потому что именно в то время, пока он сидел в теплом салоне автомобиля, слушая блатные напевы и ленясь выйти под дождь, буквально в нескольких метрах от него умирала Марина.