«Кстати, тут кое-кто недавно поминал перестраховщиков. Хватит уже трястись над каждой мелочью, как будто это вопрос жизни и смерти».

(Впрочем, может, так оно и есть).

Так в этом-то и беда. Каждый шаг – это выбор между жизнью и смертью, и длится это уже целую вечность, так что девушка почти забыла о тех глупостях, которыми приходилось озадачиваться раньше – посмотреть ужастик или фильм про самураев, выбрать на десерт мороженое или шоколадный батончик, почитать книжку или пропылесосить полы. Эх, сейчас бы она с радостью согласилась даже на уборку, только бы вернуть те беззаботные времена.

Когда она наконец взобралась повыше на берег, Краш словно чувствовала на себе чей-то взгляд – рука так и тянулась почесать шею. Девушка несколько раз оглянулась, но никого не заметила – это разыгралось чертово воображение, и унять его невозможно.

Иногда чем больше стараешься выбросить из головы какую-то дурь, тем больше начинаешь о ней думать, такие случаи бабуля называла мандражом. Если мандражируешь, расслабиться практически невозможно. Если втемяшилось, что у тебя на шее паук, рука так и будет лезть под воротник, хоть ты и уверен на сто процентов, что никакие насекомые по тебе не ползают. Или померещится, что за тобой следят – так и будешь всю дорогу оглядываться, хоть ничего и не заметишь.

Примерно через полмили ей попался небольшой подвесной мостик: просто канаты с редкими досками, из тех, что болтаются на ходу словно качели. Краш с сомнением его оглядела – она их недолюбливала еще до того, как лишилась половины левой ноги. Такие висячие мостики часто встречались на детских площадках, словно специально на потеху хулиганам, которые загоняли туда малышню и начинали его трясти.

Тем не менее девушке впервые подвернулась возможность пересечь ручей, не замочив ног, и надо признать, что на мосту при всей его шаткости хотя бы есть возможность ухватиться за канаты. А если поскользнуться на камнях при переходе вброд, опереться будет не на что.

Краш шагнула на мостик здоровой ногой и сразу же ощутила, как он зашатался под ее весом.

– Да провались ты пропадом, – сказала она и с колотящимся сердцем отступила назад. – М-да, а как же собаки? Нет, милочка, топай по воде, если хочешь от них избавиться.

Краш старалась не разговаривать сама с собой, чтобы не так остро чувствовать одиночество, но порой слова невольно срывались с языка, как бы напоминая, что разговаривать она еще не разучилась.

Она поправила лямки рюкзака, чтобы они не так оттягивали плечи, и решила идти дальше вдоль ручья, пока не попадется брод поудобней.

Так и брела в полуобморочном от усталости состоянии: всё тело ломило, но особенно донимала культя, которой в первую очередь нужна была хоть краткая передышка, и даже глаза слипались сами собой.

Еще немного, и она просто рухнет на землю без сознания, это неизбежно – слишком долго себя подгоняла. А еще нужно перебраться через проклятый ручей и найти укромное место, чтобы хоть немного отдохнуть и забыться: от всех этих раздумий тревога только растет, и Краш всё сильнее зацикливается, без конца перебирая варианты, как избежать всевозможных неприятностей.

– Хоть бы где-нибудь прилечь, хоть ненадолго, только и всего, – пробормотала она, присев на берегу, и стянула ботинок и носок с правой ноги, а потом закатала обе штанины, обнажив блестящий металл протеза вместо левой ноги.

Невольно поёжившись от неожиданно холодной, просто обжигающе-ледяной воды, девушка заметила, что в этом месте глубже, чем казалось с берега. Хоть и выбирала, где помельче, рассчитывая, что здесь будет по щиколотку, но вода дошла почти до колена. Краш брела, едва волоча ноги, опасаясь скользких шатких камней, вязкого засасывающего ила – да мало ли что еще могло случиться.

Добравшись наконец до противоположного берега, она так замерзла, что дрожала всем телом, зато сонливость как рукой сняло. Достав полотенце из рюкзака, Краш торопливо вытерла ноги, отметив для себя, что солнце почти в зените.

После вчерашней встречи с тем типом ей до сих пор не попалось ни одного человека или даже зверя, но, к счастью, на этом берегу лес был погуще, и она поспешила убраться подальше от ручья и скрыться в зарослях.

Устраивать привал вблизи от воды не хотелось, и девушка брела еще примерно полчаса, шарахаясь от каждой тени и прислушиваясь к любому шороху, не затаился ли кто за деревьями.

И вдруг прямо перед глазами, словно плод воспаленного от усталости воображения, оказалась какая-то хижина. Уединенная хижина на полянке посреди леса.

На мгновение даже померещилось, что Краш уже добралась до дома бабушки, что ночью прошла больше, чем казалось. Потом встряхнула головой и прикинула, что размером этот домик будет примерно с четверть бабушкиного – двухэтажного, с четырьмя комнатами на первом этаже и просторной спальней на втором, с любовью выстроенного заботливыми дедушкиными руками. Деда все звали «батей».

Этот домик больше смахивал на охотничью хижину, однокомнатная постройка из грубо отесанных бревен с короткой металлической трубой. Единственное окошко закрыто бежевыми занавесками, но никаких признаков жизни заметно не было.

Но это ровным счетом ничего не значило. Может, там кто-нибудь спит с ружьем у изголовья, и только сунься – враз башку разнесет. И потом, во многих фильмах герои попадали в ловушку в подобных хижинах в какой-то глухомани, где, казалось бы, поблизости ни души, а на самом деле рядом обязательно бродит маньяк, просто спрятался в чаще в ожидании очередной жертвы.

(Краш, что за дурацкие мысли. Даже если тут когда-то жил маньяк, его наверняка свалил Кашель, как всех остальных).

Последнее предложение прозвучало голосом ее прагматичной матушки.

Но ведь там и правда может оказаться кто-нибудь. Вполне.

Ноги сами понесли девушку к хижине вопреки здравому смыслу, что предостерегал: «Нет-нет-нет, там слишком опасно». Они словно взбунтовались, одержав верх, потому что душа с первого взгляда была с ними заодно – Краш так тянуло поскорее оказаться в этой маленькой хижине, пусть такой неказистой и наверняка грязной, наконец выспаться в четырех стенах под крышей, а не звездным небом над тонкой тканью крохотной палатки.

Девушке так не хватало надежности прочных стен со всех сторон, уюта и тепла, уверенности в том, что за запертой дверью никто не подкрадется незамеченным. Раньше, пока не началось Всё Это, она совсем не умела ценить ощущение безопасности родного дома, принимая его как должное.

Впрочем, бросаться к двери, забыв про осторожность, как к себе домой, тоже не стоит – а вдруг там и правда тип с ружьем, а то и маньяк с мачете? Краш осторожно, как можно тише, подкралась к единственному окошку, но получилось так себе – полянку устилали сухие опавшие листья, в тишине хрустящие под ногами, словно петарды.

Она заглянула в щель между занавесками, но не разглядела ничего, кроме ручки старомодного металлического кофейника на столе под окном. Всё остальное тонуло во мраке, так что оставалось лишь как следует приглядеться к этой ручке.