class="p1">— Вы мне байки не рассказывайте, — сдвинул седые брови Гаврилыч, — Василь Василии изо всех закоперщиков нам первым машину доверил… Э, да что вам толковать! — Он вдруг замолчал и, отвернувшись, тихо обронил: — Инструмент берите, чего хоть есть спасать будем.

К полудню, когда все звенья стрелы вытащили трактором на берег и приступили к разборке рамы, сверху, слизывая со льда остатки снега, пошла вода. Сначала она натекала лениво, мутными широкими ручьями, потом разлилась по всему льду, подняла бревна, заструилась между балками рамы и зашумела, как быстрая река, мельтеша солнечными бликами…

Зацепив тросом одну балку, все направились ко второй, как вдруг Владимир поскользнулся и черпнул сапогами воду. Под промокшими портянками больно заломило ноги, холод пошел по всему телу. Владимир зябко вздрогнул, заклацал зубами.

— Ну, вот: ноги промочил, — проворчал Гаврилыч и, мягко подтолкнув его к торчащему из воды барабану лебедки, посадил, сдернул сапоги, проворно размотал портянки и, досуха отжав, бросил ему на колени: — Растирай ноги… Три, три, покуда не загорятся… Так. Обулся? Ступай теперь домой.

— Нет уж, домой не пойду. — Владимир поднялся и подошел к балке.

— Не прекословь! — закричал вдруг Гаврилыч.

Владимир с удивлением взглянул на его побагровевшее лицо и, ища поддержки, посмотрел на парней.

— Ты, мастер, показуху-то не лепи, — грубовато проговорил Прокофий. — Плотники не сегодня-завтра приедут, самая работа пойдет, а ты еще по бюллетеню валяться будешь… Давай, топай домой…

Придя домой и переодевшись, Владимир присел у горячей, с вечера протопленной печки, но тут же поднялся и заходил по избе. То состояние неудовлетворенности, в котором он находился с первого дня приезда на стройку, теперь, после аварии, все более вытеснялось чувством раздражающего недовольства собой, и, охваченный беспокойством, он долго ходил из угла в угол, придумывая объяснения Салманову, и гадал, как тот отнесется к случившемуся.

В сенях заскрипели половицы, распахнулась дверь, и через порог шагнул Салманов, в мокрых сапогах и забрызганном полушубке. Следом, тоже мокрые, вошли рабочие и начали устало раздеваться.

— Как самочувствие, Владимир Борисович? Не заболел от ледяной купели? — снимая полушубок, спросил Салманов.

— Да что здоровье, — бормотал Владимир, медленно подходя к нему, — с копром вот… натворил вам…

— Видел, видел, — спокойно перебил его Салманов, прислонясь к косяку и стягивая сапоги. — Не один ты за аварию в ответе, я и сам виноват — инструкцию-то тебе не показал, а она в комнате, на столе, под газетами лежит… Ну, ладно, ошибся, что ушибся — вперед наука… А хлопцы — молодцы! И сваи забить успели, и копер от половодья спасли. — Салманов шагнул к полушубку, вытащил запотевшую бутылку водки, протянул ее Гаврилычу: — На, для простудной профилактики. Что там у тебя в печи? Давай на стол мечи…

Сели обедать. Иван нарезал соленых огурцов, положил кислой с морковью капусты, Прокофий поставил миску парящей ухи, такой же ароматной и жирной, как в день приезда Владимира. Выпили. Салманов ругнул раннюю весну, сказал, что днями, как подсохнет, приедут бригады плотников, стал рассказывать, как сдавал госкомиссии мост…

От водки по телу Владимира разливалось мягкое покойное тепло, и он почувствовал, как смутное облегчение, пришедшее к нему после разговора с Салмановым, становится отчетливым и каким-то особенно приятным.

Вглядываясь в усталые подобревшие лица рабочих, почтительно внимающих Салманову, он вспомнил день приезда, сегодняшний день, потом день за днем всю неделю работы с этими людьми, и ему вдруг захотелось сказать что-то важное для всех, хорошее, но он не знал что и продолжал молчать.

ЯЩУР

Людей на разнарядке как всегда полно: трактористы, рабочие, бабы… Кому надо и кому не надо. По лавкам вприжимку сидят, стенки подпирают, у стола грудятся. Галдеж, суетня, через дым в окошко не провидишь. Горло Захара Кузьмича напружено непрестанно: кому говоришь, тот только и слушает, остальным — хоть бы хны.

Агроном Степан Иванович телефонную трубку сует чуть не в нос Захару Кузьмичу:

— Директор!

Тот хрипит:

— Тише, тише, товарищи! — Сам, сжимая трубку ухом и плечом, успевает подмахнуть кому наряд, кому заявление, кому требование.

Только бросил трубку, опять загудели в попритихшей было конторе.

— Чего он? — Степан Иванович спрашивает и глазами и ртом.

— Городских привезли в подмогу. — Встал, сгреб пачку «Прибоя», коробок спичек, сунул в карман пиджака. — Агафье накажешь: пусть еще на двадцать пять человек завтрак готовит. Давай тут… командуй. — И пошел, трогая руками чуть сторонящийся народ. Сам думает:

«С чего бы это? На совещании — «тебе не дам людей, своими обходись», а тут на тебе… Сказал бы загодя — ни тяпок, ни лопат не припасено»…

На крыльце вспомнил: не на чем уехать. И конюшня вот она, во дворе, да лошади в ящурном карантине. И мотоцикл — ижевский мотоцикл у Захара Кузьмича, с коляской — пришлось из-за резины поставить на прикол. Ящур…

До усадьбы, если напрямую, вдоль речки, полчаса ходьбы, да только все село перехвачено карантинным пряслом. Теперь одна дорога: округ села, через ящурный пост. С час протопаешь.

А вышел на улицу — ноги сами к реке заворачивают. Захар Кузьмич крякнул, напрямки пошел, по-над яром. Глаза так и тянутся к небу, к реке. Сонная вода, и небо сонное, едва-едва подернуто синевой. Солнце еще не видать за избами, только краснинка в том месте, и краснинкой же отливает зеленая река. И поникшие ракиты на другом берегу — как тишину слушают.

«Эх ба… с удочкой посидеть», — вздохнул Захар Кузьмич.

Хотел вспомнить, когда последний раз на рыбалке был, и не вспомнил: укатили те дни далеко за войну. А как пришел с войны, так все некогда. Плотничал с зари до зари, детей, хозяйство подымал, потом вытягивал семеноводство, а тут вот взялся отделением управлять, — какая уж там рыбалка. И опять подумал:

«Что за народ приехал?»

На городских ему не везло. Другим отделениям — как уборочная, студенты перепадают, ему же, что ни год, пацанье да прощелыг суют с завода. А и то: какой же хозяин хороших даст? Без хороших завод станет. А нынче и не уборочная, народ подбросили на заготовку кормов — студентов не жди…

— Здоров был, Захар Кузьмич!

«А, чтоб тебя»… По ту сторону прясла санинспектор Игнашка. Откуда и взялся. Нога в сапоге хромовом, пригармоненном, закинута на жердину, в коленку локтями уперся. На Захара Кузьмича глядит с ухмылочкой тонкогубой, как на бабу.

— Далеко собрался?

Игнашка шоферил в совхозе — две машины угробил, выгнали, а ткнулся в райцентр — через год инспектором вернулся. Районному начальству, слышно, Игнашка угодил, ящур же еще большую силу ему прибавил. И надо бы его назвать по отчеству, да