В четверть седьмого затренькал мой мобильник. Я страшноудивился, услышав голос Катерины.

- Ты уже в театре? - спросила она.

- Естественно.

- Можешь выйти на улицу?

- Зачем? - не понял я.

- Меня прислали сделать репортаж о премьере, мы стоим услужебного входа. Выйди, пожалуйста.

Мама, увидев, что я двинулся к двери, бросилась мненаперерез:

- Куда ты, Егорушка? Сейчас спектакль начнется…

Я ласково отодвинул ее и решительно взялся за дверную ручку:

- До спектакля еще сорок пять минут, мамуля, я сто разуспею вернуться.

Уже сбегая по лестнице, я сообразил, что наверняка замерзнуна улице в своем шикарном смокинге и в ботиночках на тонкой подошве. Ещедекабрь не наступил, а уже вся Москва завалена снегом и мороз градусов поддесять. Ладно, не возвращаться же.

Катерину я увидел сразу, она стояла рядом с оператором и егоассистентом возле машины, на борту которой красовался логотип телевизионногоканала. А вчера машина была другой, и канал, соответственно, тоже. Надо же,она, оказывается, многостаночница, на два канала работает.

- Привет! - Катя чмокнула меня в щеку. - Извини, что ятебя выдернула.

- Ничего, все в порядке. Хороший у тебя диапазон, вчерапопсу снимала, сегодня классическую оперу.

- Это для разных каналов, - подтвердила Катя моисоображения.

- На одном работаешь, на другом подхалтуриваешь? -поддел я ее.

- На обоих халтурю. А работаю вовсе на третьем, -улыбнулась она. - Вообще-то моя специальность - соцпол, социально-политическаятематика. Можешь ответить на несколько вопросов?

- На камеру?

- Нет, что ты. Понимаешь, я брякнула сегодня, чтознакома с сыном Дорошина, и меня прислали делать репортаж и особо оговорили,что должно быть интервью твоего отца перед спектаклем…

- Исключено, - отрезал я.

- Погоди, ты не дослушал, - она нетерпеливо притопнуланогой. - В этом же вся фишка, чтобы именно перед спектаклем, а не после него.После спектакля всегда легко говорить, потому что главное уже позади, и вматериале никакого драйва нет. Уже понятно, приняла публика спектакль или нет,успех это или провал. А вот до него, перед самым началом, когда и на лице, и вголосе жуткое волнение и совершенно непонятно, чем все кончится…

- Катя, - остановил я ее, - ты можешь брать интервью доначала у режиссера, у дирижера, у капельдинера, у гардеробщика, у черта лысого,но только не у певца. Это совершенно исключено. Отец ни с кем не разговаривает,пока не споет свою партию. Он никому и никогда не дает интервью, пока неопустится занавес.

- Но ты же можешь с ним поговорить.

- Нет. Ты меня только для этого вызвала?

Я начал сердиться.

- Не только, у меня еще есть вопросы. Говорят, что впостановке использованы элементы авангарда. Это правда?

Элементы! Это еще слабо сказано. Вся постановка - сплошнойавангард, нечто подобное я видел только один раз, когда в «Риголетто» всеперсонажи, кроме затянутого в красное трико шута, были одеты в черные сюртукиконца девятнадцатого века, а по сцене, начисто лишенной каких бы то ни былодекораций, постоянно катали туда-сюда красный гробик на колесиках. В нашейстране авангардный театр слегка протянул свои шаловливые ручонки к классическойопере в Большом театре, где в «Набукко» просматривались некие аллюзии снацизмом, потом слегка порезвился на «Травиате» в Новой опере, а потом и вовсевошел в моду. Любителей и ценителей оперы сегодня не так много, а воттеатралов, интересующихся авангардом, - пруд пруди, и они-то точно будут ходитьна спектакль. И режиссера пригласили именитого, Вернера Фрая, аж из самойАвстрии. За Фраем тянулся длинный шлейф громких скандалов, связанных сотсутствием взаимопонимания между ним и исполнителями, как дирижерами, так и певцами.Он уже «обавангардил» на западных сценах около десятка опер, в том числе и«Пиковую даму», и «Фауста», и даже «Силу судьбы», теперь вот и до Россиидобрался. Я не был ни на одной репетиции, но мама исправно ходила на все ипотом подробно пересказывала мне нюансы, так что у меня было ощущение, будтоспектакль я уже видел по меньшей мере раз десять. Если попытаться выразить моиощущения двумя словами, это был «полный караул». Я так и объяснил Катерине.

- А с режиссером ты лично знаком?

- Извини, не удостоился, - усмехнулся я. - Зато могусоставить протекцию у директора театра: когда я был маленьким, я часто сидел унего на коленях.

Она уловила издевку, и по ее выразительному личику былоотчетливо видно, что она быстро решает задачку: обижаться на меня или не стоит.С одной стороны, я откровенно хамил, но с другой - я еще могу быть полезен.Интересы дела возобладали, и Катя задала следующий вопрос:

- А твоя мама знакома с режиссером?

- Знакома.

Я не стал вдаваться в объяснения, что мама не просто ходилана все репетиции, она еще и пользовалась любезным вниманием скандальноизвестного режиссера как, во-первых, красивая и разбирающаяся в вокале женщина,а во-вторых, супруга единственной в данном ансамбле исполнителей звездымирового класса, каковой является мой отец. Проще говоря, среди всех певцов,занятых в «Трубадуре», по-настоящему известным является только папа, и ставитьэту оперу австрийский режиссер соглашался лишь при условии, что ВладимирДорошин будет петь партию графа ди Луны. Папа много раз пел в его постановках вСША и в Европе и, как ни странно, прекрасно вписывался в авангардные идеи иумело их воплощал на сцене. Он у нас с мамой не только великий баритон, но ипревосходный актер, пластичный и, как нынче принято говорить, очень креативный.Среди басов таким артистом был Шаляпин, а среди баритонов, изволите ли видеть,Дорошин.

- Она может попросить его дать мне интервью? Нашпродюсер сегодня пытался с ним связаться, но ничего не вышло. Секретарь сказал,что господин Фрай очень занят и сможет найти для нас время дня через три, нераньше.

Тонкие подошвы моих модных ботинок гостеприимно принималихолод от промерзшего тротуара и с воодушевлением отправляли его вверх, гулятьпо всему телу. Я не только сердился, но и замерз, но Катины слова показались мнетолковыми. В самом деле, пора оторвать маму от отца и отвлечь на что-нибудьполезное.

- Вы директору театра звонили?

- Да, он уже знает, что мы приехали, и разрешил съемку.

- Тогда пошли, я познакомлю тебя с мамой, а дальше ты сней сама договаривайся. Может быть, она тебе поможет, но ничего гарантироватьне могу.

Я быстро нырнул в дверь служебного входа, Катерина снагруженными аппаратурой оператором и ассистентом ринулись следом за мной.Мама, видно, и сама подустала от переживаний, потому что с энтузиазмом кинуласьзаниматься Катиной проблемой, тут же выскочила из гримерки в коридор ипринялась звонить секретарю господина Фрая. И телефонный номер при этомнабирала по памяти… Может, я чего-то не знаю о своей мамуле? Что ж, ВернерФрай, насколько мне известно, вдовец, а мамуля у меня красавица и в своипятьдесят пять выглядит просто роскошно. Никогда не понимал, как она при такойвнешности умудрилась превратиться в клушу, машущую крыльями над своим кумиром.Ей бы в свете блистать, а она варит отцу кашки, пичкает его витаминами и готовачасами обсуждать работу его кишечника. Вот так и стоял я в узком длинномкоридоре, смотрел на маму, статную, высокую, в элегантном вечернем платье,слушал, как бойко она говорит в телефонную трубку что-то по-немецки, и не понимал.Это у меня такое занятие есть, совсем отдельное занятие, называется оно «непонимать». Иногда я «не понимаю» всего несколько секунд, иногда - несколькочасов или даже дней, но всегда предаюсь этому основательно и со вкусом.